Шрифт:
Мне хотелось рассказать ему, что про меня сегодня написали в «Комсомольской правде». Но я не знал, как об этом заговорить.
— Где ты пропадал, Перец? — спросил я для начала.
— Где был, там уже нет, — недовольно ответил Перец. — В деревне у тетки. Дальше что?
— Ничего, — сказал я.
Марасан сидел на ящике в том подъезде, в котором он и его друзья всегда собирались зимними вечерами. От него сильно пахло водкой.
— Садись, Верезин-младший, — сказал Марасан. — Побеседуем.
Он сделал несколько быстрых затяжек и погасил папиросу о каблук.
— В милицию сегодня вызывали, — как бы нехотя сказал он. — Или на работу устраивайся, или из Москвы долой. Выручай, друг.
— Как же я могу тебя выручить? — спросил я испуганно.
— Тебе же объясняли, — хмуро сказал Перец. Он стоял в дверях, словно загораживая мне выход.
— Цыц! — оборвал его Марасан. Он напомнил мне свой план. Мы сделаем вид, будто Марасан спас меня из-под машины. Перец и еще два-три парня будут свидетелями. Мой папа, конечно, захочет отблагодарить Марасана и возьмет его агентом по снабжению.
— Нет, нет! — торопливо сказал я. — Это невозможно. Обо мне сегодня написала «Комсомолка». Я должен стать по-настоящему хорошим человеком.
— Дать ему раза, — вставил Перец, — так мигом сможет.
Марасан только взглянул на него, и Перец сразу умолк. Потом Марасан грузно поднялся и взял меня за шиворот.
— Значит, не можешь? — сквозь зубы спросил он. — Значит, настоящим человеком? А Марасана, значит, побоку?
Он спрашивал и все сильнее тряс меня. Мне все-таки удалось отпихнуть его руки.
— Атас! — сказал Перец, взглянув на дверь.
Марасан отступил от меня на шаг и начал закуривать. Перец снова встал так, чтобы я не мог убежать.
Мимо нас прошел мужчина в шляпе. Даже не посмотрев в нашу сторону, он стал подниматься по лестнице. Когда на каком-то из этажей за ним захлопнулась дверь, Марасан сказал мне:
— Ты, птичий помет, чтобы к завтраму полтинник мне достал. Слышишь?
— Пятьдесят копеек? — удивленно переспросил я.
— Полсотни, — хмыкнув, уточнил Перец.
— Пятьдесят рублей? Где же я их возьму?
— Где хочешь, — сказал Марасан и зевнул. — А то всем расскажу, какой ты настоящий человек. И вдобавок морду расквашу.
Я лихорадочно думал, где достать деньги. Продать книги? В этом нет ничего дурного. Я же продам только свои! Те, которые мне подарили. Так я искуплю то, что связался с Марасаном. Моя личная библиотека, пожалуй, стоит не меньше пятидесяти рублей.
Я сказал вслух:
— Больше, чем пятьдесят рублей, я достать не смогу. Чужие вещи продавать не буду.
— Тебя и не просят, — ответил Марасан и сплюнул.
— Теперь я могу идти? — спросил я.
— Пропусти эту козявку, Перец, — сказал Марасан, отворачиваясь.
Я вышел на улицу.
У меня было скверно на душе. Не оттого, что я боялся Марасана. И даже не из-за денег. В конце концов я их достану и откуплюсь от Марасана раз и навсегда. Самое неприятное, что я позволил Марасану так с собой разговаривать. Если бы я протестовал, меня, конечно, избили бы, может быть даже изувечили. Все-таки надо было протестовать. Аня никогда не узнает о моем разговоре с Марасаном, но мне было как-то стыдно встречаться с ней сейчас.
У памятника Пушкину стояло много людей, наверное тоже влюбленных. Время от времени кто-нибудь из них устремлялся навстречу своей девушке, подхватывал ее под локоть и уводил куда-то, оживленно и без умолку болтая (я решил, что точно так же уведу Аню).
Но на место уходивших влюбленных тут же являлись новые.
Толстяк с потертым портфелем под мышкой то и дело поглядывал на уличные часы. Он морщился так, словно у него болел зуб. Рослый парень без шапки, с напомаженными волосами внимательно разглядывал ноги всех проходивших мимо женщин и что-то насвистывал себе под нос. Пожилой человек с тросточкой, которую он обеими руками держал за спиной, ровными шагами, глядя прямо перед собой, ходил вокруг памятника.
Ани не было. Когда я почти убедил себя, что она не придет, неожиданно показалась знакомая светлая шубка.
— Что же ты опаздываешь? — растерянно буркнул я.
Аня рассмеялась и сказала, что девушкам полагается опаздывать.
— Пойдем, — предложила она после паузы, потому что я не ответил и только продолжал смотреть на нее.
— Куда? — спросил я.
— Куда-нибудь. Не стоять же здесь!
— Конечно, — спохватился я.
<