Я позвонил туда, меня долго гоняли от коммутатора к секретаршам и обратно, пока я, наконец, не напал на личного секретаря Марцевича – ее звали Оксаной Николаевной. Я немедленно напросился на встречу с ней.

Идти от моего офиса до «Тяжпроекта» было всего ничего. Прекрасный особняк в старомосковском стиле охранялся ленивыми церберами, которые записали в книгу данные моего паспорта и указали, как найти Оксану Николаевну.

Она оказалась немолода и болтлива, и создавалось впечатление, что она не слишком занята. Незаметно (для нее) разговор с выставки картин, о которой она понятия не имела, соскочил на последние дни жизни Антона Борисовича. Глаза Оксаны влажнели, когда она поминала погибшего. В последний день, который Марцевич провел на работе, ничего экстраординарного не случилось, за исключением того, что боссу позвонила незнакомая девушка. Она представилась: Лиля сказала, что по важному вопросу, но личному, и цель звонка она объяснит Антону Борисовичу сама. Так как шеф оказался на месте и у него не было совещания или сверхсрочных дел, секретарь их соединила. О чем говорили, Оксана не слышала – она не из тех, кто подслушивает.

– Потом я зашла к нему не без умысла, вдруг я напортачила тем, что их соединила. Марцевич не работал, сидел в кресле сосредоточенный и какой-то мечтательный. «Все ли нормально?» – спросила я его. «Да, все в порядке», – ответил он. «А кто звонил?» – поинтересовалась я. «Это к тебе отношения не имеет», – отмахнулся он. А потом вдруг спохватился: сбегай, купи, говорит, мне сегодня к вечеру букет – для девушки, что-нибудь в спокойных тонах, ничего любовного, рублей за тысячу. И закажи мне столик на двоих в «Шароварах». «Шаровары», – пояснила мне Оксана, – это ресторанчик неподалеку от офиса, кормят там вкусно, кухня русская и восточная, у нас директора туда часто ходят обедать или даже на встречи с клиентами. Я все сделала, как он сказал. И букетом, и заказом он был доволен. Ушел в тот вечер – и больше я его никогда не видела, – секретарша шмыгнула носом и промокнула платочком слезу.

История повторялась. Опять мужчина за пятьдесят, кабак, свидание тет-а-тет с молодой девушкой. Мое чутье, похоже, мне не изменило. Однако надо было доигрывать до конца затеянную мной мистификацию с выставкой, и я напросился на разговор с директором «Тяжпроекта».

Директор оказался высоченным типом с лошадиным лицом. Довольно быстро мы выясняли, что Марцевич ничего ни про какие картины не говорил и устраивать выставку в своем особняке «Тяжпроект» не собирается. Мне и самому это было не нужно.

Я спросил задушевно:

– Марцевич – мой друг; скажите, как он погиб?

Директор сморщился:

– Ну, раз он ваш друг, вы должны знать о его несчастной слабости, – он выразительно щелкнул себя по горлу, – вот он держался-держался, а потом вдруг запил.

– А что конкретно стало причиной смерти? – настаивал я. – Сердце? Бытовая травма? Печень?

– Диагноз был сердечная недостаточность. Нашли его на четвертый день на лавочке в сквере. К нему долго никто не подходил – он был весь вонючий. А когда проверили, сердце уже не билось. В свидетельстве о смерти так и записали, если я не ошибаюсь: острая сердечная недостаточность.

Следующим пунктом моей программы стал ресторан «Шаровары». Его интерьер представлял собой чудовищное смешение русского и среднеазиатского стиля: стены под избу, циновки, керосиновые лампы и ширмы с узорами. Официантки, все как одна, были восточного вида, в тюбетейках и шальварах. Официанты, напротив, – русаки в красных косоворотках и смазных сапогах. Я попросил провести меня к администратору. Представился другом покойного Марцевича. Предъявил его фотку, скачанную из Интернета. Администраторша оказалась милой и теплой, как тетушка из провинциального городка.

– Да-да, я знаю, знаю, что он умер, такое горе! Если б я ведала, что он запойный, – сама бы первая распорядилась ему не подавать. Мы тут с ним намучились, он и засыпал за столом, и в одних носках по залу расхаживал, и официанток пытался за попы хватать. Самый прямой путь ему был, конечно, в полицию. Но жалко за таким наряд вызывать, и, сами понимаете, реклама для заведения не слишком хорошая. Ну, выяснили в конце концов его адрес, взяли наличные у него в портмоне, вызвали такси, оплатили три счетчика, чтобы домой его водитель довез да на этаж поднял. А он – я потом с таксистом разговаривала, душа все равно за таких болит, – как к дому подъехали, выскочил из машины и, не дожидаясь шофера, куда-то в ночь умчался. А потом дня через три я узнаю: умер…

– Он ведь с девушкой был? Не с этой ли? – я показал карточки, распечатанные с сайта «Кингс ньюс», на которых в двух ракурсах была изображена девчонка, сидевшая за столиком «Гарлем-бара» в последний вечер Пита Горланина.

– Да разве здесь кого узнаешь! – хмыкнула администраторша. – Но девушка точно была. Миленькая, лет тридцати, в шляпке с вуалью (что странно), но при этом в джинсах. Он ей букет подарил, вазу они еще для него просили.

– А с официантом, что столик обслуживал, можно поговорить?

Тетушка подозвала парня-официанта, но меня наедине с ним ни на секунду не оставила. И тот почти на все мои расспросы отвечал недоуменным пожатием плеч.

– Он как-то эту девушку называл? Имя ее вы слышали? Он за ней ухаживал? Какие темы они обсуждали? Он пил спиртное с самого начала? Или все понеслось после определенного события или тоста?

И только тут парень в атласных синих шароварах и красной косоворотке воскликнул:

– Да! Я им горячее сервировал, а он как воскликнет: «Это надо отметить! Неси, – говорит мне, – дорогой товарищ, нам бутылку шампанского, да французского, «Вдову Клико»!» Мы тут потом с ним намучились. Еще и тяжелый, гад.