Расстрел верхушки военных производился в большой спешке. Авторы дилогии «Сталин. Судьба и стратегия» утверждают, что Сталин, опасаясь волнений в войсках, предложил свернуть судебный процесс. «Это решение Сталина поддержали Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Микоян, Хрущев. В тот же день был вынесен приговор: расстрел». Приговор подписали Буденный, Шапошников, Блюхер, потом остальные члены Судебного присутствия. Осужденных в крытом грузовике привезли в Лефортовскую тюрьму, а там провели в подвал.

«Ульрих внятно прочитал приговор… Якир впал в истерику и стал кричать: “Я не виновен! Дайте мне бумагу— я напишу Сталину и Ворошилову!” Члены суда стали говорить: “Надо дать!” Ульрих нехотя согласился, Якиру дали бумагу и ручку. Он быстро написал два письма и отдал их Ульриху для передачи. Записки тут же послали по адресам».

Письма И. Якира, Первое письмо, «Родной близкий тов. Сталин, Я смею так к Вам обращаться, ибо я все сказал, все отдал, и мне кажется, что я снова честный, преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей— потом провал в кошмар, в непоправляемый ужас предательства… Следствие закончено. Мне предъявлено обвинение в государственной измене, я признал свою вину, я полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства. Теперь я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма».

Второе письмо. «К. Ворошилову.

В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, беспомощной и ни в чем не повинной. С такой же просьбой я обратился к Н.И. Ежову».

…На письме Якира появились следующие резолюции:

«Подлец и проститутка. И. Сталин».

«Совершенно точное определение. К. Ворошилов».

«Мерзавцу, сволочи и бляди — одна кара — смертная казнь. Л. Каганович»…

На втором письме, к Ворошилову, адресат начертал: «Сомневаюсь в честности бесчестного человека вообще» {151} .

«Серов, комендант Судебного присутствия, свояк Хрущева (они были женаты на родных сестрах), видный чин в НКВД, громким голосом давал команды. Рядом, зло сжав губы, стоял Блюхер. Именно ему было предложено Сталиным командовать расстрелом, но он категорически отказался, заявив, что для этого есть другое ведомство. Все было проделано быстро… Прогремел выстрел из нагана Ворошилова… Получив пулю в затылок, Якир мертвым лег на бетонный пол. За ним вызвали Тухачевского… Поставленный к стенке, он крикнул: “Вы стреляете не в нас, а в Красную Армию!” …грянул второй выстрел, из нагана Буденного — и бывший маршал тоже рухнул на пол… Осужденные… подходя к расстрельной стенке… (кричали) яростную брань по адресу Сталина, называя его “предателем революции”, “мерзавцем”, “ублюдком”, “палачом”, “фашистом”, “злобным убийцей”, “шпионом охранки”, суля ему и всему его потомству, и всем его присным страшное народное возмездие… Только Якир успел крикнуть “Да здравствует товарищ Сталин!”.

Расстрелянных… отвезли на Ходынское поле… сняли здесь с машины, опустили в заранее вырытую яму, засыпали негашеной известью, закопали, а землю плотно утрамбовали» {152} .

Кадровые командиры к Ворошилову относились без уважения. Арестованные военачальники даже на допросах не скрывали своего негативного отношения к наркому. Так, на судебном заседании 11 июня 1937 года И. Уборевич за несколько часов до расстрела хоть и признал себя виновным в «военно-троцкистском заговоре», тем не менее про Ворошилова сказал так: «Мы шли на Политбюро ставить вопрос о Ворошилове, по существу договорившись с Гамарником, что тот резко выступит против наркома». Откровенно высказался и Примаков: «Ворошилов, кроме стрельбы из нагана, ничем не интересуется. Ему нужны либо холуи вроде Хмельницкого (помощник по особым поручениям), либо дураки вроде Кулика. Ворошилов не понимает современной армии, не понимает значения танков и авиации».

Находящиеся во главе РККА группирующиеся вокруг Ворошилова «старые конники» прочно, при однозначной поддержке Сталина, не только держали круговую оборону против тех, кто стремился модернизировать Красную Армию, подготовить ее наилучшим образом к грядущим испытаниям, но активно, при поддержке Сталина, уничтожали своих противников.

До сегодняшнего дня ни один крупный руководитель спецслужб того времени, ни живой, ни ушедший в мир иной, не решился сказать правду о том времени.

А ведь это не только Сталин, но и они, прославленные в советской прессе чекисты, десятилетиями вели войну против собственного народа, ожесточенную, бесчеловечную, часто просто садистскую. Однако никто из них не нашел в себе сил покаяться в содеянном. Им, правда, многим и времени на это не давали, по инициативе Сталина руководителей ГПУ—НКВД слишком быстро сажали и расстреливали после того, как они выполняли распоряжения генсека.

Но ведь были и те из репрессивного аппарата, следователи 1930-х годов, такие, например, как родной брат Я.М. Свердлова, кто дожил до наших времен. Но никто не раскаялся за содеянное.

Исключением стал только генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов. Лишь он, отсидев 15 лет во Владимирском централе, сумел многое переосмыслить и сказал «городу и миру», и прежде всего самому себе, громко и вслух, что служил он правому делу, но при этом слишком часто использовал методы, которые были преступными. В конце своей жизни он сказал слова, которые никто другой из ТОГО времени сказать так и не решился:

«Сознательно или бессознательно, — пишет он в своих мемуарах, — но мы позволили втянуть себя в работу колоссального механизма репрессий, и каждый из нас обязан покаяться за страдания невинных. Масштабы этих репрессий ужасают меня. Давая сегодня историческую оценку тому времени, времени массовых репрессий — а они затронули армию, крестьянство и служащих, — я думаю, их можно уподобить расправам, проводившимся в царствование Ивана Грозного и Петра Первого. Недаром Сталина называют Иваном Грозным XX века. Трагично, что наша страна имеет столь жестокие традиции».