Сон его тоже догнал течение времени, и ровно в полночь в него просунулся отсвет оранжевого плаща, а может быть, рыжий луч из завтрашнего или, скорее, уже сегодняшнего дня. Луч вымечтанного в темноте солнца… Впрочем, это был не отсвет и не луч, это оказался рыжий лис. Лис этот удобно расположился на своем седалище в углу комнаты, заботливо приземлил свой хвост и издал ознакомительный лай.

Н. внимательно на него посмотрел, но ничего не сказал. Рыжий лис зато сказал:

– Хэллоу!

Н. воззрился на него удивленно и спросил:

– А ты… а вы по-русски не говорите?

– Кафарю, – с ужасным английским акцентом пролаял лис. – Я кафарю по-русски с английским акцентом, а по-английски – с русским.

– Почти как некоторые наши эмигранты, – улыбнулся Н.

– Каждый куда-то эмигрирует, – вдруг энергично заявил лис, без малейшего акцента. – Кто-то в собственный желудок, кто-то еще ниже, а кто-то и в чисто головную жизнь, без всякого телесного низа.

– Я как раз в этой точке координат и обретаюсь, – просто ответил Н.

– Я знал, – радостно тявкнул лис. – У меня прямо-таки бакалейный нюх. И еще я знаю, что каждый сам себя помещает туда, где он есть. Вот вы не хотите переместить себя куда-нибудь еще?

– Мне и здесь не так плохо, – задумчиво проговорил Н. – Но конечно, где-то еще мне могло бы быть лучше.

– Разумеется. Я даже знаю где.

– Надеюсь, это не могила.

– Ну, в могиле нам всем будет хорошо и спокойно, – изрек лис. – Но я не это имел в виду. Я хотел сказать, что все зависит от вас. Ну, зачем вам идти на рожон? Покайтесь, помиритесь со злом, глядишь, вам и жизни кусочек отломится.

– Если бы я и хотел мирится, все равно я сделал кое-что, чего мне не простят.

– А вы тихонько, без нажима. Найдите кого-нибудь, с кем можно поговорить, глядишь – все и простится. Посмотрите-ка на вашего давешнего знакомца, ему тоже очень многое простили. Кстати, он вам подсказать может, с кем лучше поговорить…

Упоминание о Порождественском заставило Н. передернуться – он буквально физически почувствовал отвращение, даже во сне. Почти проснувшись, он подумал, что в результате этого движения непременно упадет с кровати, однако он просто перевернулся на другой бок – и ему стало сниться, что он самолет. Он взлетел под издевательский свист воздуха: «Рыжий лис-ссс… компромисс-ссс…»

Но дальше было легче. Как легко летится, радовался он, как замечательно, когда пробиваешь собой облака и уходишь в голубое великолепие солнечных дворцов! А ведь сколько людей облака эти и считают небом, а другого не видали!..

Однако потом – недолог оказался полет – он ударился о землю и проснулся в холодном поту. Рядом был голос. Родной голос.

И начался разговор:

– Почему ты не спишь?

– Я сплю.

– Нет, ты говоришь со мной.

– Я только слушаю.

– Ты помнишь все?

– Да.

– Ни о чем не жалеешь?

– Ни о чем.

– Мы скоро увидимся.

– Где?

– Вот смотри.

И перед его взором поплыл маленький зеленый фосфоресцирующий кораблик, размером с тетрадный лист. Куда бы он ни смотрел, кораблик оказывался у него перед глазами. Он попытался схватить его рукой, но маленькое сияющее зеленое чудо ускользнуло между пальцами. На ладони остался зеленый звездный свет.

8

Н. проснулся рано и встречал восход на скамейке в саду. Мачта указывала оранжевому шару точку, куда ему следует стремиться.

«Утро неблагополучного человека, – разговаривал с собою Н. – Благополучные в это время спят. А ведь как легко у нас нырнуть в неблагополучие… "Царство зимних вьюг" сорит людьми, и для них поставлены мусорные ящики. И, что хуже всего, в ящиках этих "всюду жизнь"!»

Н. взял блокнот, «Летучий голландец» поплыл по нотным и блокнотным линейкам. «Работа спасает, – сказал он себе во время недолгой паузы. – Кто бы еще спас плоды нашего труда. Вот, например, для кого это все пишется? Теперь ведь попаду в черный список?»

Он отогнал от себя эти мысли и продолжал писать. Перелистнув очередную страницу партитуры, он обнаружил листок с записями. Послание из прошлого – к самому себе:

...

Вот здесь я жил. И здесь я жил. И вон в том доме. Я хожу мимо бывших своих окон и заглядываю. Нет там меня!

А где я есть? Там, где мне быть не хочется. Потому что тесно, потому что шумно, потому что слишком людно наедине с собой.