Даже беглое знакомство с представленными данными заставляет обратить внимание на очевидное несоответствие между удельным весом оборота предприятий (финансовым показателем) и их реальным весом в экономике. Как так получается, что при доле оборота субъектов малого и среднего предпринимательства в совокупном обороте по экономике в целом в 27,3 % доля основных средств составляет всего 8,1 %, а доля инвестиций в основной капитал – и вовсе 6,4 %?

Удивляться тут нечему – значительная часть описываемых субъектов работает в оптовой и розничной торговле, причем если по средним предприятиям удельный вес таких структур в общем объеме составляет всего 22,5 %, то по малым – 39,6 %, по микропредприятиям – 40,9 %, по ИП – 57,1 %. Выручка ИП от оптовой и розничной торговой деятельности в 2011 г. составила 74,9 % от совокупной выручки по всем видам деятельности. Интересно, сколько таких субъектов реально торгует? Треть, половина? А остальные чем заняты? Обналичкой?

Сопоставим только что приведенные «торговые» данные с таким вроде бы популярным среди малого бизнеса видом экономической деятельности, как «гостиницы и рестораны». В 2011 г. удельный вес субъектов малого и среднего предпринимательства в этой сфере составлял: по средним предприятиям – 1,2 %, по малым предприятиям – 4,9 %, по микропредприятиям – 2,6 %. При этом недостатка в кафе и ресторанах, думаю, никто из читателей не испытывает – выбор есть на любой вкус.

Что же до многострадального производства, о котором привычно пекутся общественные и индивидуальные апологеты малого бизнеса, то тут история такая. В обрабатывающих производствах зарегистрировано 24,0 % от всех средних предприятий, 14,4 % от всех малых и 8,6 % от всех микропредприятий. Доля ИП в обрабатывающих производствах – 4,4 %. Иными словами, «малыши» практически никакого влияния на производственную активность в стране не оказывают.

Наконец, о финансовых результатах. Сальдированный финансовый результат (прибыль минус убыток) за 2011 г. по субъектам малого и среднего предпринимательства составил лишь 8,2 % от совокупного финансового результата по экономике. Сопоставимым был и вклад малого и среднего предпринимательства в консолидированный бюджет страны. Сколько прошло мимо – можно только догадываться.

С другой стороны, начиная с 2000-х гг. порядка 600 крупнейших компаний России формировали в среднем половину консолидированного бюджета страны. И это не отечественные «закидоны», такова мировая практика.

Общий вывод таков. Никто не спорит, что малое и среднее предпринимательство крайне необходимо обществу. Но необходимо в первую очередь не для экономического роста, а для выполнения социальных функций, таких как обеспечение занятости, удовлетворение потребительского спроса, насыщение рынка товарами, работами и услугами.

Не нужно носиться с «малышами» как с писаной торбой и лепить из них изнеженных иждивенцев. Бизнес, как уже говорилось, штука жесткая. Создадим предпринимателям (да, собственно, почему только им) простые и понятные институциональные условия – и пусть себе работают. Но если мы хотим видеть экономический рост, наблюдать увеличение инвестиционной активности, наращивать конкурентоспособность нашей экономики, то взаимодействовать нужно в первую очередь с корпорациями.

И последнее в этом разделе. В России утвердилось мнение, что экономики зарубежных стран развиваются преимущественно за счет малого бизнеса. Но это как считать. Например, в США малыми считаются предприятия с количеством работников не до 100, как в России, а до 500 человек, причем этот показатель различается в зависимости от отрасли. Неудивительно, что малый бизнес в США – это более половины всех рабочих мест в экономике. В России при повышении критерия численности работников до американского удельный вес занятых в малом бизнесе по отношению к общему количеству работников был бы еще более весомым.

Было бы в корне неверным утверждать, что Российское правительство с крупнейшими компаниями не работает. Это нонсенс – хотя бы потому, что в 2011 г. из 10 ведущих российских компаний («Газпром», «ЛУКойл», «Роснефть», «РЖД», «ТНК-ВР», Сбербанк России, АФК «Система», «Сургутнефтегаз», «Транснефть» «Холдинг МРСК») семь полностью или частично контролировались государством [93] . Очевидно также, что размеры налоговых отчислений с федеральной или региональной бюрократией все же согласовываются, так как члены кабинета министров, вопреки сложившемуся мнению, иногда все-таки отвлекаются от удовлетворения собственных тщеславных или алчных интересов для выполнения непосредственных обязанностей.

Однако ясно и то, что темпы инвестиционной активности, рост заработных плат или эффективность модернизационных преобразований в крупнейших российских корпорациях отданы на откуп менеджменту. Назначаемому, кстати, при непосредственном участии государства. В этом главная причина опережающих экономических неудач докризисного периода 2012–2013 гг.

Уже упомянутые Адольф Берли и Гардинер Минз в работе «Современная корпорация и частная собственность», фиксируя наступление «управленческой революции» и утрату контроля акционеров над функционированием собственных компаний, призывали государство установить над корпоративными управляющими пристальный административный надзор (насколько это позволяло законодательство тех лет), иначе экономика окажется в ситуации «корпоративного грабежа» [94] . Призывы, как показали последующие события в американском хозяйстве, в основном остались без внимания.

В современной России, словно проштудировав Берли и Минза, пошли дальше: не ограничиваясь контролем над менеджментом, власть установила контроль над производственной собственностью, автоматически получив право этот самый менеджмент назначать. И что, вероятность «корпоративного грабежа» уменьшилась? Отнюдь. «Грабеж» цветет пышным цветом во всех сферах нашей экономики – и в так называемом «государственном», и в частном секторе.

Важный аспект, характеризующий немногочисленных российских носителей компетенций, – отсутствие внутригрупповой конкуренции. В России сейчас острый голод на технократических специалистов, что позволяет им на структурном уровне предъявлять необоснованно высокие требования по оплате труда, а на управленческом – не только сохранять самостоятельность, показывая минимально приемлемые для акционеров (собственников) уровни прибыли, но и тем самым продлевать карт-бланш на корпоративное воровство, в частности, через необоснованное завышение затрат.