Самое интересное, что никакого предстоящего роста дефицита бюджета ПФР не было и в помине. Между строк с самого начала проглядывали грезы о существенном снижении трансферта из федеральной казны в бюджет ПФР и перенаправлении средств на милые властным утехам проекты. Согласно минфиновским «Основным направлениям бюджетной политики на 2013 год и плановый период 2014 и 2015 годов», доля бюджетных средств на возмещение пенсионного дефицита и в абсолютных величинах, и в сопоставлении с ВВП год от года должна была снижаться.

По прикидкам Минфина, межбюджетные трансферты бюджету ПФР на покрытие дефицита в 2013 г. должны были составить 1009,9 млрд, в 2014 г. – 861,6 млрд, в 2015 г. – 897,6 млрд руб. Посчитаем в процентах от всех расходов федерального бюджета: в 2013 г. – 7,5 %, в 2014 г. – 6,1 %, в 2015 г. – 5,9 %. Как видно, и абсолютные цифры, и удельный вес трансфертов должны были снизиться. В 2012 г. федеральный бюджет закрыл бы «пенсионную дыру» на сумму 1,9 %, в 2013 г. – 1,7 %, в 2014 г. – 1,2 %, в 2015 г. – 1,1 % ВВП. Ну и где катастрофа?

Ах да, пенсионный коллапс, по прикидкам бюрократов, должен наступить только после 2020 г.! Но, во-первых, до этого периода еще дожить надо (это касается не нас с вами, а правительственных бюрократов), а во-вторых, до начала третьего десятилетия можно было начать стимулировать добровольные пенсионные накопления, как это успешно делается в развитых странах.

Здесь самое время развеять еще одну правительственную сказку о неминуемом снижении вследствие сползания в демографическую яму численности занятого населения и, как следствие, уменьшения размеров трудовых пенсий. В этих высказываниях нет никакой логики: бюджет ПФР формируется исходя из количества перечисленных пенсионных взносов, а не численности занятых. Выходит, экономика будет расти, зарплаты – увеличиваться, а взносы – снижаться?

В то же время никто из чиновников и сановных экспертов не упоминал о необходимости уменьшения «серого» сектора, о минимизации пенсионных льгот для плательщиков, наконец, о наведении хоть какого-то порядка при назначении досрочных пенсий, правом на которые ежегодно пользовались до 34 % новых пенсионеров. Повторю еще раз: перед правительством стояла другая задача – любыми путями снизить объем бюджетных средств на покрытие дефицита пенсионной казны.

Об увеличении размеров выплачиваемых пенсий никто даже не заикнулся.

Послесловие

В одной главе невозможно детально проанализировать все этапы деградации российской пенсионной системы. Можно лишь резюмировать состояние, в котором пребывает эта социальная конструкция.

С одной стороны, наша пенсионная модель вроде как держится на страховых принципах, хотя введение заранее не просчитываемой, зависящей от финансовой устойчивости ПФР балльной системы оценки взносов работников вносит в пенсионное устройство элемент игорного дома. С другой стороны, обязательный накопительный компонент, позволявший осуществлять долгосрочные инвестиции в экономику на сотни миллиардов рублей, в пенсионном механизме застопорен. Лицемерие российских бюрократов, на словах искавших «длинные» деньги, а на деле систему привлечения этих самых «длинных» денег фактически уничтоживших, проявилось здесь со всей очевидностью.

Еще один важнейший момент. Если правительство решило в одностороннем порядке нарушить общественный пенсионный договор, дальше оно не остановится ни перед чем: от вероломного повышения налогов до конфискационного замораживания вкладов. «Самостоятельные действия правительства или лиц, выступающих в качестве его агентов, направленные на модификацию или изменение прав индивидов, не могут не нарушать дух договора» [130] . Нам же остается любоваться на работу пенсионных систем в уважающих себя государствах.

Непрерывный зуд пенсионного «творчества» российских «реформаторов» имеет характерную особенность: ни в одной из изобретенных и впоследствии внедренных новорусских пенсионных моделей интересы нынешних, а тем более будущих пенсионеров во главу угла не ставились. Каждый раз в первую очередь решались проблемы краткосрочного уменьшения пенсионной нагрузки на федеральный бюджет (что не мешало последней через какое-то время вновь увеличиваться вследствие злоупотребления пенсионным популизмом), а изобретение демагогических доводов в пользу «самого лучшего» пенсионного стандарта всегда было сопутствующим обременением для создателей очередной «формулы». Пожалуй, единственным исключением, да и то с оговорками, представленными в предыдущей главе, была пенсионная реформа 2002 г., но и она в первоначальном, просчитанном и обоснованном варианте прожила всего три года.

Зарубежные пенсионные системы, в отличие от российского доморощенного «креатива», внедряются на длительное время, изменения в них анонсируются задолго до введения, а в фундамент закладываются простые и понятные обществу правила. Заметим, впрочем, что в этих «благословенных» странах непреложно присутствуют формальный принцип сменяемости власти и неформальная максима ответственности бюрократии перед будущими поколениями граждан своих стран.

В России законные и «понятийные» институциональные ограничения не соблюдаются, а значит, доверия общества к пенсионным инициативам власти не может быть по определению. Можно сказать проще: у нашего поколения, окутанного пенсионным туманом, обеспеченной старости не будет.