Шрифт:
Он вскочил на ноги и яростно продолжал:
— Я трус, трус, трус! Раструбите это по всему свету! Вырежьте это на камне — пусть все знают про лживого ученика Христа!
Закрывая лицо руками в порыве неизбывного горя, этот сильный человек зарыдал.
— Если ты — Петр… — начал Мельхиор.
— О, если бы я им не был! — закричал несчастный. — Если бы я только мог быть камнем, прахом земным, но не самим собой! Я — тот, кто в час беды покинул своего Учителя, Царя, Бога!
Слезы душили Петра, он умолк.
— Не оплакивай Назорея, — сказал Мельхиор участливо. — Его страдания кончились, Он умер.
— Да, умер, и мир без Него стал мрачным, как ад. А я… я трижды предал Его. Это случилось вчера. Он не упрекнул, не сказал ни слова…
У несчастного Петра начался новый приступ отчаяния.
— Почему, когда я отрекся от Него, от Его дружбы, земля не разверзлась, чтобы поглотить меня? О Боже, Боже, я до сих пор ощущаю этот нежный, любящий взгляд Его очей, видящих все тайны моей души!
Горе Петра было так глубоко и искренне, что даже самый равнодушный человек пожалел бы его.
— Что было, то прошло, — сказал Мельхиор мягко. — Содеянного уже не уничтожить. Бедный Петр! Ложь твоя будет известна во все времена, всему миру! И ты будешь символом! Символом ошибки. На твоей неправде люди построят целое здание лжи… Но все же ты менее грешен, чем Иуда…
— Нет, он по крайней мере нашел в себе силы умереть, а я продолжаю жить!
Варавва вздрогнул.
— Что ты говоришь? Разве Иуда Искариот умер?
Голос Петра понизился почти до шепота.
— Тело его висит на масличном дереве в ущелье, темном, как могила, недалеко от того места, где он предал Учителя. Иуда убил себя вчера ночью, боясь увидеть дневной свет. Если бы я не был трусом, я бы тоже освободил себя от мучительных воспоминаний!
Варавва был ошеломлен.
— Брат Юдифи наложил на себя руки! Как она перенесет это? Кто сообщит ей горестную весть?
Услышав эти слова, Петр в бешенстве закричал:
— Кто сообщит, говоришь ты? Я. Я уличу этого беса в женском обличье, натолкнувшего нас на измену. Отведи меня к Юдифи Искариот, и я провозглашу правду. Я небеса разорву силой моего обвинения!
Петр грозил кулаком, он весь был воплощением гнева.
— Не только я, но и мертвый Иуда проклинает ее! Его смерть будет омрачать всю ее жизнь! Будь она проклята! Она обманула нас? Она убедила своего брата предать Учителя! Пусть каждое слово, сказанное мной, вопьется в ее хитрое, лживое сердце и мучит до бесконечности!
— Петр! Сними свое проклятие! Она женщина, и я ее любил!
Петр посмотрел на Варавву безумным взглядом.
— Кто говорит о любви в эти скорбные дни! Любви больше нет — она распята! Пойдемте со мной!
— Куда ты хочешь нас вести, Петр? — спросил Мельхиор.
— В Гефсиманию. Но не туда, где молился Небесный Посланник в то время, когда Его ученики спали! Бесчувственные, мы спокойно улеглись спать, мы были глухи к Его голосу. «Вы не могли бодрствовать со Мной один час», — сказал Он нам терпеливо. Мы спали, не желая для Него пожертвовать ни часом своего покоя! Вот вам доказательство земной любви! Мы клялись, что любим Иисуса, и все же покинули Его! Когда явилась стража, мы все разбежались… Вот что люди называют преданностью!
Весь дрожа, Петр продолжал:
— Мы пойдем к Иуде! Он терпеливо ждет нас. Мы можем отнести его домой, к отцу! Положить к ногам его сестры! Пусть она плачет, пусть рыдает, пока не исчезнет последний след ее красоты!
— Но есть ли у тебя, доказательства, что Юдифь и в самом деле виновата? — защищал любимую Варавва. — Ты бредишь! Смалодушничав, ты отрекся от своего Учителя и теперь хочешь, чтобы и остальные были запятнаны.
— Да нет же! — настаивал Петр. — Пойдемте со мной, я расскажу вам правду. Все было так ловко и умно задумано, что таким простакам, как Иуда и я, показалось хорошим делом…
Петр вдруг умолк. Он увидел на дороге высокого, почтенного человека, который торопливо шел куда-то.
Проводив его долгим взглядом, Петр глубоко задумался.
— Куда так спешит Иосиф Аримафейский?
Задав сам себе этот вопрос, он посмотрел вверх.
Луна, невозмутимо плывшая над местом трагедии, призрачно-мертвенным светом окутывала три креста на самой вершине Голгофы. Они были пусты.
Закрыв лицо плащом, Петр стал спускаться вниз. Варавва и Мельхиор шли за ним. Временами они слышали его рыдания.
Глава XX
Скоро Петр остановился. Под сенью плотных, широких пальмовых листьев прятался колодец и рядом — каменная скамейка. Мириады звезд мерцали над головами. В бесцветном свете луны лицо Петра выглядело безжизненным, бледным.
— Здесь, — сказал он дрожащим голосом, — три дня назад сидел Учитель и говорил с нами.
Он упал на колени и приник головой к скамейке. Спутники не мешали ему. Варавва жадно вдыхал прохладную, влажную свежесть, исходившую от колодца. Мельхиор стоял, опершись о тонкий ствол пальмы. Его бронзовое лицо было спокойным, почти суровым.