— С браслетом мы точно выиграем, — повторял он, — а без него — не ручаюсь.

— Есть еще вторая пуля, — напоминал ему кто-нибудь.

— Которая доказывает, что мистер Тодхантер знал о ее существовании. Но не более. Полицейские просто ответят, что в тот вечер в саду он услышал два выстрела и, зная, что найдена только одна пуля, предположил, что нужно искать вторую. Вот и все.

И мистер Тодхантер, который находкой второй пули весьма гордился, снова сникал.

Исчезновение браслета, однако ж, отнюдь не выказало себя обстоятельством непреодолимой силы. Ибо в назначенный срок мистер Тодхантер покинул свою спальню и предстал перед магистратным судом, а в другой срок, гораздо позднее и после многих перед оным судом появлений, в ходе которых он чувствовал себя решительно лишним, обнаружил, что его делу назначено судебное разбирательство — каковое решение решительно сбитый с толку магистратный суд принял скорее всего затем, чтобы на всякий случай подстраховаться.

Всякое появление в зале суда вызывало у мистера Тодхантера чрезвычайную неприязнь. На входе и выходе его неизменно окружала толпа, шумно его приветствовавшая, — за какие заслуги, было выше его разумения, разве что за убийство идола, ноги которого оказались вроде как бы из глины. Его фотографировали, зарисовывали и упоминали в заголовках; предпринимались самые решительные попытки взять у него интервью или вырвать хотя бы слово из почти фанатично сжатых губ. Короче говоря, будь мистер Тодхантер дамой с титулом на продажу, такая реклама опьянила бы его безумным восторгом, однако ему, приверженцу старомодных взглядов, она внушала лишь отвращение.

Сэр Эрнест, ничего не оставляя на волю случая, бросил все свои прецеденты и сам присутствовал на заседаниях магистратного суда. Мистер Джеймисон, напротив, этого не сделал (в самом деле мистер Тодхантер уже усомнился, существует ли он в природе), и того, кто сидел на скамье подсудимых, пока что не узника и вряд ли узником станет, защищал взволнованный молодой адвокат, потерпевший поражение, на которое все и рассчитывали.

С мрачной любезностью мистер Тодхантер поблагодарил магистрат за то, что его приговорили, и вернулся в свою постель.

На этот раз власть, могущественная и безликая, даже не попыталась вставлять палки в колеса. Полицейские, казалось, скрестили руки на груди и в смирении и холодной отстраненности ждали исхода. Они не стали арестовывать мистера Тодхантера ни по обвинению в пособничестве и соучастии, ни даже по обвинению в преступных намерениях; не стали они и препятствовать ему выставлять себя на посмешище. Полиция послала в суд своего официального представителя, и тот ни разу не вмешался в процесс.

Сэр Эрнест ликовал.

— Конечно, им пришлось пойти на это после заседания в палате, — твердил он, забыв обо всех опасениях, терзавших его минувший месяц, — но с магистратными судьями надо держать ухо востро. Строптивая это публика, и чем старше они, тем строптивей.

Он наполнил свой бокал и поднял тост за мистера Тодхантера, состав суда и их общее дело.

— Стало быть, вы считаете, что с Большим жюри все пройдет так же гладко? — спросил мистер Тодхантер, лежа в постели, в которую, как непослушного ребенка, его отослали сразу после суда, ибо время его истекало, а потерять его (и он сам это понимал) — значило проиграть процесс века.

— С Большим жюри? О да, думаю, да. Присяжные вряд ли откажутся рассматривать это дело. Вся страна с нетерпением ждет этого процесса. Если его отменить, чего доброго, революция грянет!

— О, если бы у нас был браслет! — простонал мистер Фуллер, запустив обе пятерни в свою гриву.

— Кажется, на этот счет у меня появилась одна мыслишка, — скромно подал голос мистер Читтервик, сидевший по другую сторону от постели.

Мистер Фуллер подскочил на своем стуле с таким пылом, что мистер Читтервик даже отпрянул, словно опасаясь, что молодой человек схватит его в объятия.

Да был ли он, этот браслет?

Этот вопрос, казалось угнетенному сознанием своей вины мистеру Тодхантеру, с самого начала маячил в уме каждого. Не то чтобы ему было в чем винить себя, — нет, он-то прекрасно знал, что браслет был на самом деле. Он просто не мог не терзать себя, поскольку полагал, что сомнения насчет браслета непременно должны были испытывать другие и испытывали, но по доброте своей никогда не высказывали вслух.

Вот и в голосе мистера Читтервика не звучало ни малейшего намека ни на какие сомнения, но они все же мерещились чересчур чувствительному мистеру Тодхантеру, когда мистер Читтервик принялся излагать суть своей идеи.