Пока муж был занят на маневрах, София посетила Сараево. Она позвонила своему сыну Максу, который уехал сдавать экзамены в Вену, и сказала ему слова поддержки, а потом отправилась в город на машине с открытым верхом. Здесь она осмотрела католические и православные храмы, приюты, монастырскую школу и ткацкую фабрику, где она купила несколько ковров. Первыми в ее списке посещений стояли благотворительные организации: Великая мечеть, Сараевский молодежный центр, францисканский монастырь, мусульманская школа для девочек и турецкий приют — всем им нашлось место в этом удивительно космополитичном городе. Она делала пожертвования от имени ее частных фондов и «проявляла живейшую заинтересованность во всем». Иезуит отец Антон Пунтигам, уже исполнявший когда-то роль личного исповедника Франца Фердинанда, тепло приветствовал ее в Августинской монастырской школе, а студенты осыпали эрцгерцогиню букетами роз и пели ей серенады и патриотические песни. Она дарила старшим ученикам фотографии своей семьи, а младшим — коробки конфет. «Где бы она ни оказывалась, — писала газета Sarajevski List, — собиралось множество людей и радостно приветствовало ее». Их сопровождали несколько полицейских, но, по мнению барона Морсея, все они казались «крайне некомпетентными» и плохо контролировали нетерпеливую толпу.

В Сараево и Илидже заканчивалась суббота, 27 июня. Когда последние лучи заходящего солнца осветили украшенные флагами и баннерами здания на набережной Аппель, заговорщики встретились на постоялом дворе Semiz и шепотом обсудили все детали готовящегося убийства, укрепив свою смелость вином. Чабринович нервничал, в последние дни он много пил, а встречаясь со своими знакомыми, постоянно говорил, что «что-то должно случиться» во время визита эрцгерцога. Принцип, напротив, казался спокойным и сосредоточенным; он вскоре покинул своих друзей и пришел на городское кладбище, где возложил венок на могилу Богдана Жераича, студента, который в 1910 г. пытался убить генерал-губернатора Боснии и Герцеговины. Его шанс должен был прийти на следующий день.

В восьми милях от этого места, в Илидже, Франц Фердинанд и София отдыхали в гостинице Bosna, готовясь к вечернему праздничному ужину. Эрцгерцог подготовил специальную речь, в которой были и такие слова: «Лояльные чувства, которые вы проявили от лица правительства провинции, доставили мне и моей жене истинное удовольствие». Барон Румерскирх предупредил эрцгерцога, что даже такая мелочь, как слова «моя жена», входящие в эту речь, могли вызвать осложнения, так как текст выступления наверняка будет донесен до Вены. Франц Фердинанд с неохотой, но все же исключил упоминание Софии из текста своего выступления.

В тот вечер в обеденном зале отеля на праздничный банкет был приглашен сорок один гость, в том числе высокие военные чины, представители церкви и гражданские чиновники. Франц Фердинанд сидел по одну сторону праздничного стола, между Потиореком и президентом боснийского парламента, а София — напротив него, между римско-католическим архиепископом Сараево и православным архиепископом Сараево. Французские двери были распахнуты, и душистый теплый ночной воздух из цветущих садов заполнял зал. Музыканты военного гарнизона Сараево исполняли мелодии Шумана и Штрауса. Меню было роскошным: potage r'egence (крем-суп с рисом и рыбой), souffl'es d'elicieux и blaquette de truite en gele'e (местная форель), затем курица, баранина и говядина, спаржа и салаты, заканчивая cr`eme d’ananas en surprise (ананасовый крем с обожженным бренди); селекционные сорта мадейры, красное вино бордо, шампанское, венгерский «Токай» и местное вино Zilavka. Гости говорили о маневрах, о Боснии, о недавнем визите в Конопишт кайзера, а новость, что Макс сдал экзамены в Вене, вызвала новые тосты. «Я начинаю влюбляться в Боснию, — отвечал Франц Фердинанд. — Если до сих пор у меня были предрассудки, то теперь они ушли».

Когда трапеза была закончена, д-р Йосип Сунарич, вице-президент боснийского парламента, сел поболтать с Софией за чашечкой кофе. Он неоднократно предостерегал против официального визита в Сараево, указывая на то, что некоторые бешенные просербские националисты и недовольные боснийцы могут попытаться совершить убийство эрцгерцога и его супруги, но Потиорек пропускал его предупреждения мимом ушей. София слышала о его озабоченности и спросила, не преувеличивал ли он грозящую опасность. «В конце концов, вы были правы, — сказала она с улыбкой. — Вещи не всегда оказываются в действительности такими, как вы о них думаете. Когда мы приехали сюда, мы встретили только дружелюбие, радушие и тепло даже со стороны последнего серба. И теперь нас переполняет счастье». Но Сунарича по-прежнему волновал вопрос опасности, грозящей визиту в Сараево, который должен был состояться на следующий день. Мрачно посмотрев на Софию, он не очень дипломатично ответил: «Я молю Бога о том, чтобы завтра вечером я удостоился чести увидеть вас снова и вы смогли бы повторить мне эти слова. Тогда я смогу снова легче дышать, гораздо легче».

Сунарич был не единственным, кто испытывал беспокойство. «Слава Богу, эта боснийская поездка подходит к концу!» — говорил Франц Фердинанд ближе к вечеру. Посещение маневров никогда не казалось ему проблемой — эрцгерцога ужасал предстоящий визит в Сараево. Румерскирх первым подал идею: эрцгерцог выполнил свои обязанности и исполнил волю императора — он принял участие в маневрах и супруги уже побывали в Сараево в четверг вечером, к тому же София в течение двух дней совершала поездки по городу. Все необходимое уже сделано, и никто не мог пожаловаться, что жители Сараево были лишены возможности лицезреть будущего императора. И не будет ли действительно лучше, спросил барон, отказаться от совершения визита, намеченного на завтра? И действительно, ведь изначально никакого формального визита не планировалось: он был вызван настойчивостью Потиорека, который хотел продемонстрировать имперскую поддержку его собственному режиму. Посещение города, если уж нужно было его совершить, можно сделать достаточно непродолжительным: десять минут пара потратит на посещение городских военных казарм, проедет по улицам к зданию мэрии и даст там получасовой прием; кратковременному посещению городского музея будет предшествовать обед в официальной резиденции Потиорека. В общем, в городе они проведут всего четыре часа, и большая часть этого времени — за закрытыми дверями, со специально приглашенными гостями. Предлагая такой план визита в Сараево, Румерскирх надеялся уменьшить потенциальную опасность в Сараево для Франца Фердинанда и Софии, и рассказал о своем замысле, несмотря на раздражение Потиорека и некоторых других привилегированных гостей. Никич-Булле и Морсей поддержали его, а последний указал на то, что меры обеспечения безопасности в городе во время осмотра его эрцгерцогиней были недостаточными.

Эрцгерцог неоднократно пытался избежать этой поездки; теперь, когда он оказался перед необходимостью выполнения обязательств, возложенных на него императором, он слушал эти рассуждения с большим интересом и надеждой. Уже поступило слишком много угроз и было много предупреждений, чтобы игнорировать возможные опасности, которые ждали его в Сараево. Особенно его беспокоило то, что София тоже может пострадать в случае нападения на него сербских националистов. Чем больше ему доводилось слышать, тем больше росли его опасения. В случае же отмены этого визита могли поступить жалобы, что он уехал из Боснии, не до конца исполнив свои обязанности. В тот вечер, слушая возражения Потиорека, Франц Фердинанд был готов отметить свой визит и вернуться в Вену. Генерал-губернатор объявил, что это унизит его в глазах всей провинции и подорвет авторитет; горожане обидятся, и возможно, даже вспыхнет открытое восстание против Габсбургов. Потиорека поддержал его адъютант лейтенант Эрих фон Мерицци. Оба мужчины яростно спорили и «донимали» эрцгерцога «своими возражениями до тех пор, пока он не согласился оставить все как есть».

Это была последняя попытка Франца Фердинанда избежать посещения Сараево. Теперь только двенадцать часов отделяло его и Софию от воскресного утреннего визита в город.

Утром в воскресенье, 28 июня 1914 г., над Сараево взошло солнце. Рассветные лучи перевалили через окружающие город горы и залили его светом, пробуждая ото сна. Стаи птиц поднялись в небо с верхушек тополей, потревоженные звоном колоколов и призывами с минаретов к молитве. Несколько ранних пташек промчались вдоль набережной Аппель, по которой должны были проехать Франц Фердинанд и София; улица была еще в тени, и с одной стороны от нее текли воды медленной Миляцки. Лето было на исходе, и, лишенная подпитки своих горных истоков, река была мелкой, всего в фут глубиной, над своим каменным ложем.