— Василиса, хватит говорить загадками! Если хочешь что-то сказать, говори, нет — дай посмотреть кино!

Василиса не обратила внимания на грубость.

— Я сегодня видела джентльмена, очень похожего на нашего Василия. Такого респектабельного, с тростью и таксой. Они выходили из роскошного авто. С водителем. Представляешь — с водителем!

— Представляю. А что здесь такого? Кстати, что за такса?

— Обычная такса, со странной мордой, правда, и одетая. Только хвост торчал.

— Он, что, этот хвост был крокодильим?

— Нет, обычный хвост.

— Ну вот видишь. А мало ли похожих людей ходит по улицам.

— Но он на меня так пристально посмотрел. У меня мурашки пошли по коже.

— Но даже если это он, что здесь такого?

— Он за нами следит.

— Ну и что? Хочет быть в курсе наших дел и поддержать в нужный момент. Ничего криминального. Ты его в чем-то подозреваешь?

— Да нет. Просто странно, что он нам не рассказал всего. Что-то скрыл.

— А почему он должен нам все рассказывать? Может, мы ему не поверили? Приведем завтра людей. Должен же он подстраховаться в конце концов. Делай свое дело и не занимайся глупостями.

Василиса вздохнула.

— Наверное, ты прав. Может, написать ему?

— Напиши. Напиши и успокойся.

Василиса поджала ноги и переключила канал, подумав про себя, что так она и сделает. Прямо завтра. Не нужно откладывать это в долгий ящик. Не факт, что он скажет ей правду, но что-то же скажет. Она повеселела, и остаток вечера они провели в теплом семейном кругу.

Ночью Василисе опять снился сон. На этот раз она была немного подготовлена и успела понять, что это сон. Она сидела в пещере старика перед камином и задумчиво смотрела на огонь. Как и в прошлый раз, она была в ночной рубашке, но закутанная в клетчатый плед. Ей было немного зябко, и она протянула руки к огню. Она никого не ждала, просто сидела и смотрела на огонь. Старик появился из-за спины и сел в кресло напротив, по другую сторону от Василисы. Несколько минут они сидели молча, наслаждаясь игрой огня в камине. Старик первым нарушил молчание: «Привет! Как дела?» Василиса подняла глаза, не веря, что он может здесь оказаться: «Привет! Нормально. Все идет по плану. Все, как ты хотел».

«Как девочка?»

«Отлично. Растет не по дням, а по часам. Очень милая. Папа Германа считает, что похожа на меня».

«Я очень рад».

«Зачем ты спрашиваешь, ты ведь итак все знаешь? Я тебя немного боюсь».

«Боишься? Меня? Почему? Я не делал тебе ничего плохого».

«Боюсь, потому что не понимаю. Это ты был вчера в городе? С таксой?»

«Какая глупость! До вашего города больше двух суток поездом. Как я мог там оказаться?»

«Ну, с момента нашего расставания прошло уже гораздо больше двух суток».

«Но я же здесь. Как я могу быть там?»

«Разве это не сон? Я думала, что сплю».

«Сон, конечно, а может, и не сон. Но я здесь».

«А почему ты не живешь в городе? Я думаю, тебе это не составит труда. Вряд ли кто-то узнает».

«Мне так удобнее. Надоело прятаться. Здесь я чувствую себя свободным. Некоторые люди ведь тоже уходят жить в лес. Неужели не слышала?»

«Слышала. Но у них другое. А тебе зачем? Кстати, это то, в чем я сомневаюсь. Мне все время кажется, что ты где-то рядом».

«Я всегда рядом. Это место — моя берлога. А так я могу очутиться когда угодно и где угодно. Это просто. Нужно только очень захотеть. Вот ведь и мы встретились так далеко от вашего города. Значит, и ты можешь».

«Могу что?»

«Увидеть меня в любой момент, когда захочешь. Не обязательно, чтобы я сидел в соседней квартире».

«А Герман может? Он мне не говорил, что ты ему снился».

«А я ему и не снился. Он пока не может. Так что связь через тебя».

«А как мы это делаем?»

«Просто есть две реальности — эта и та. Ну, если хочешь — реальный мир и мир сновидений. Но оба существуют в реальности. Между ними есть дверь, если знать о ее существовании, то можно легко ходить туда-сюда безо всякого вреда. И все будет настоящим — и там, и здесь. Понятно?»

«Пока не совсем. А люди это могут?»

«Могут, если захотят. Но они не хотят. Мало кто из них интересуется такими делами. А если и заинтересуется, то вряд ли у них это получится».

«Почему? Ты же сказал, это просто».

«Просто, но не для них. Они чересчур погрязли в своем мире — еды и удовольствий. Кто захочет напрягаться? Все очень запущено. Жить, чтобы есть и предаваться удовольствиям, и есть, чтобы жить. Это их аксиома существования».

«А потом Герман сможет?»

«Думаю, да. Он и сейчас смог бы, но боится. Да не переживай, когда это будет действительно жизненно необходимо, у него получится».

«Хочешь, чтобы он написал тебе?»

«Я сам дам знать, когда нужно. Занимайтесь своими делами».