– Как ты думаешь, Капитан, не поздновато ли к ейной сиятельстве ввалиться попеть песенок?

– Думаю, поздновато. Но вполне возможно, что она не спит. Сегодня ночью в округе вообще мало кто спит. В крайнем случае вернешься несолоно хлебавши.

– Ну, не совсем несолоно. Пять солидов тоже на дороге не валяются. Знаешь, Капитан, мне чем дальше, тем больше нравятся местные нравы. Благодарное население готово оплатить каждый мой шаг, безразлично, в какую бы сторону я ни пошел.

– Мой славный мсье, лишь бы ты не забыл по дороге, что мы все-таки прибыли сюда не для того, чтобы выставить из монет местную знать.

– Вот кто бы уж говорил, – возмутился Сережа, – ты сколько из беднеющего на глазах германского рыцарства денег вытряс, раскидывая тузов направо и налево? Ты думаешь, я не знаю, каким фокусам тебя старина Бринат учил? Вот то-то же.

Пока фон Кетвиг, сопровождаемый моим напарником, пробирался через катакомбы замковых переходов, мы еще долго продолжали эту беспредметную перепалку, направленную более на то, чтобы придать беглость мысли и ясность разуму, изрядно притомившемуся за сегодняшний день. Несколько раз позднюю парочку окликали бдительные часовые, но, разглядев приметную фигуру лисовского спутника, успокаивались и безропотно открывали ворота. Воистину барон был несколько массивным, но, безусловно, универсальным пропуском.

– Кстати, Мик Джаггер, – вдруг вспомнил я, – и почему, собственно, этот пылкий воздыхатель околачивается в Трифеле, когда ему надлежало транспортировать в Ройхенбах раненого товарища?

– На этот вопрос может быть два ответа. Либо фон Меренштайн здесь, либо где-то на ольденбургском кладбище. Чего мудрить, вы его здорово приложили. Но вот что я тебе точно скажу, так это то, что Малышу Эду лучше поменьше светиться на городских улицах. Однако похоже, что мы уже пришли.

Циклопическое сооружение, именуемое Нижней Крепостью, возвышалось на отвесном утесе, занимая всю его свободную площадь. Не знаю уж, кому пришла в голову светлая мысль окрестить угрюмые романского стиля зубчатые башни сестрами, но то, что эти сестры были изрядными толстухами, – было несомненно.

Соединенные стеной, высившейся ярдов на тридцать над обрывистой скалой, они стояли, замерев в мрачном своем хороводе.

– Кто идет? – устало окликнули спутников с крепостной стены.

– Барон Вилли фон Кетвиг, – рявкнул рыцарь, напуская на свое истомленное любовной тоской лицо грозный вид.

– Ну да, конечно, ваша милость, теперь я узнаю вас, – отозвался стражник, – а с вами кто?

– Мой друг, наглец! Открывай ворота, если не хочешь получить по загривку.

– Да вы не извольте беспокоиться, господин барон, – доносилось из-за массивной калитки, проделанной в воротах, – сейчас открою, ваша милость. А что интересуюсь, так сами понимаете, служба!

Послышался скрежет замка, стук убираемого засова, и калитка отворилась.

– Приветствую вас, господин барон. – Широкая рожа стражника расплылась в улыбке. – Вы, часом, не в Старшую сестру?

– Тебе-то что за дело? – возмутился фон Кетвиг.

– Да никакого дела, – пожал плечами патрульный, – я на предмет того, закрывать калитку или подождать, пока вы обратно пойдете? Сами же слышали, как ключ туго ходит. Давно замок смазать пора. Да все руки не доходят.

– Закрывай, дурень, – рявкнул на него влюбленный рыцарь.

– Как прикажете, – пропуская ругательство мимо ушей, отозвался полусонный вояка и вновь стал звенеть ключами.

– Я буду ждать вас здесь, во дворе, под открытым небом, – возбужденно зашептал толстяк, когда этот необычный дуэт приблизился к каменной толстухе, в ужасе замершей на самом краю бездны. – Если понадобится, я буду ждать здесь до утра, но я вас умоляю, принесите мне хотя бы слово, хотя бы кивок от этой прекрасной дамы, которую язык не поворачивается назвать моей.

– Я сделаю все, что в моих силах, барон, – развел руками Лис, – вы же понимаете, я не Господь Бог.

– Я верю в вас, мой друг! – Фон Кетвиг попытался хлопнуть Рейнара по плечу, но предусмотрительный «гасконец» мягко ушел от этого проявления дружеских чувств.

Лестница, ведущая наверх, в жилые помещения, была скупо освещена факелами, дававшими, кажется, больше копоти, чем света. Как только лисовские шаги застучали по каменным ступеням, под сводами раздался тяжелый вздох и унылый юношеский голос с неизбывной тоской произнес:

– Ну вот, опять к нам. Ну сил же никаких нет! Прямо паломничество какое-то. Эй, кто бы ты ни был, остановись! – все тем же скучающим тоном заученно произнес голос, сопровождая слова звуком обнажаемого меча. – Если ты не рыцарь, то немедля поворачивай обратно, или, клянусь шпорами святого Георгия, я изрублю тебя в труху. А ежели ты рыцарь, то приди и сразись со мной, ибо я, опоясанный рыцарь Арсул фон Шамберг, торжественно заявляю, что ты не ступишь и шагу далее, чем я стою, пока тебе не удастся поразить меня! – Закончив эту фразу, Арсул вновь тяжело вздохнул и стал ждать ответа.