– Вон Шар, – сказал я. – Можешь пойти, потрогать. Он теплый даже зимой.

– Забавно, – сказал Первый. – А он и на самом деле исполняет желания?

– Конечно. Только ты сейчас можешь у него что-то попросить? Есть идеи?

Первого качнуло, я удержал его на ногах.

– Даже не знаю… – пробормотал он. – Представить себе не могу…

– Еще чуть-чуть сильнее – и смерть, – сказал Второй, все еще стоя на коленях.

– Вы готовы уничтожить это? – спросил я.

Второй встал, отряхнулся от песка и пошел обратно, к озеру. Мы с Первым двинулись следом.

– Знаешь, – сказал Первый, когда они поднялись на холм, – а я вспомнил. Я вспомнил, когда мне было почти так же хорошо… Когда я был почти так же счастлив…

– Я – когда Илона согласилась пойти со мной на выпускной, – сказал Второй. – И когда мы таки добили ту проблему, помнишь – два года назад? Почти так же… Почти так же было…

– А у меня впервые такое было, когда отец вернулся живым с войны. И когда мать выздоровела после аварии, впервые открыла глаза. А потом… потом, когда мы все-таки решили ту проблему два года назад. Я ведь совсем не помнил тех чувств. Обиды – помнил. Удовлетворение – помнил, каждую свою бабу помнил, а счастья… Слушай, а ведь кто-то говорил, что счастье – всегда в прошлом. А оказывается… Выходит, что все это – не приносит счастья… Оно помогает вспомнить это счастье. И только тому, кто когда-то его уже испытывал – искреннее, настоящее… Помогает вспомнить. Но ведь… Ведь все равно кто-то приезжает сюда ежегодно… – сказал Первый. – Они что, снова забывают?

Кто как, говорю я. Кто как. Кто – забывает, кто – не может вспомнить, потому что и не было никогда. И тогда только это воспоминание, только это счастье у него в жизни. Вот он едет и едет сюда год за годом. Тут я помочь не могу. И никто не может. Зона не дарит счастье, она его возвращает. Каждому – свое. И поэтому никто не может уйти обделенным.

Когда я снова к ним повернулся, они уже свою бомбу разобрали. А ведь врали, что ее нельзя остановить.

– Назад понесете? – спросил я. – Вернете для другой попытки?

Они переглянулись, потом посмотрели на меня.

– В озеро, – сказал я.

– А не вытащат?

Я не ответил. Они собрали все детали и бросили в воду.

Когда мы вернулись из Зоны, во-первых, уже темнело, а во-вторых, город был словно пустой. Не горели ни уличные фонари, ни окна домов.

Парни недоверчиво крутили головами, ожидая какого-то подвоха. Даже дежурного на КПП не было, мне пришлось самому вычеркнуть соискателей из регистрационной книги.

Первый предложил меня подвезти, я отказался. Что я, машин не видел?

Они уехали, не прощаясь. Уж не знаю, смогут они объяснить остальным, что произошло и зачем, не будет ли следующей попытки. Во всяком случае – Она спокойна. Она нас выпустила, значит – все в порядке. Все правильно. В следующий раз кто-то другой окажется в нужном месте и в нужное время.

В центре города возле ратуши оглушительно щелкнуло, раздался свист, потом с громоподобным хрустом в небе развернулся огненный пузырь, завис и медленно растаял в воздухе. И грянула канонада. Каждый порядочный житель Хармонта, а у нас в городе живут только порядочные люди, целый год копит всякие ракеты и петарды, чтобы на день города, в годовщину начала новой эры человечества, все это взорвать и запустить.

Люди повалили из домов на улицы, крича, размахивая флагами, размахивая бенгальскими огнями и всячески валяя дурака.

У нас есть две особенности характера. У каждого жителя Хармонта. И обе эти особенности происходят от одного и того же странного явления. Очень странного и необъяснимого.

Мы ненавидим соискателей. Мы их жалеем и ненавидим. И мы умеем быть счастливыми. Наверное, это потому, что Зона на нас не действует.

Брезгует. Или щадит. Или кто-то за нас уже расплатился.

Поток людей вынес меня на центральную площадь. Окна ратуши открылись, из них вылетали разноцветные шарики – потоки разноцветных шаров. Миллионы разноцветных шаров. С крыш окрестных домов на головы людей хлынуло конфетти и серпантин. Крик, шум, гам…

Перекрывая гомон, мэр сообщил в микрофон, что предоставляет слово бессменной руководительнице оргкомитета праздника, и все заорали и засвистели.

На постамент памятника отцу-основателю влез Симпатяга Барбридж и принялся что-то орать в мегафон, его дети, Артур и Диана, попытались стащить старика вниз, потом махнули рукой на это дело и, кликнув своих детей, присоединились к главе славного клана Барбриджей.

Гута вышла на балкон, помахала рукой, и толпа взревела еще громче, хотя, казалось, куда же громче?

– Привет, – сказала Мария, обняв меня сзади за плечи и прижавшись щекой к моей щеке. – Правда, моя мама – красавица?

– Вся в тебя, – подтвердил я.

– Там ребята поставили столики на крыше «Тошниловки». Для нас держат два места. Побежали?

– Сейчас, я только…

– Он на той стороне, – сказала Мария. – Раздает…

– Ты иди, – говорю я, целую ее в щеку и иду сквозь толпу, не оглядываясь.