Высокие скулы и достаточный подбородок, это очевидно.

Качество и количество волос на организме надо обсуждать отдельно, слишком серьёзный вопрос.

А так я сама себе удивляюсь — покладистости своей и смирению. Раньше-то могла с утра до вечера петь песню о мужской красоте, и в сердце моём был отпечаток маски героя — как если бы он упал в него своим красивым лицом, как в салат, и так оно и замёрзло, подёрнутое льдом, будто засохшим майонезом.

Теперь во мне что-то надломилось, салат согрелся и потёк, и я допускаю, сами видите, варианты. И много думаю, как сложилась бы моя жизнь, утрать я разборчивость чуть раньше. Возможно, у меня было бы несколько некрасивых детей, или больше денег, или ещё что.

Красота в повседневном употреблении гармонизирует душу, но на позиции «ничего не делай, только туда ходи, сюда ходи» дешевле иметь котиков, а не крупных прожорливых мужчин.

Поэтому пусть, пусть он будет обыкновенный, зато не будет трястись над своей драгоценной физиономией. А любоваться я буду делами его. И кубиками.

Быть ли шерсти на мужском теле или не быть — кровавый вопрос, разлучающий собрания и разрушающий наслаждения. Потому что правильный ответ на него только один, но многие не согласны. Нет, серьёзно. На самом деле существуют люди, которые считают, что шерсти на мужчине быть не должно. В то время как медицина доказала, что плохо оволошенный самец жалок, слаб и подвержен простудным заболеваниям. Зато как бодр тот, кто оснащён меховой горжеткой, волосатыми чулками и нарукавниками, чьё пузо подобно пушистому персику, а спина — исфаханскому ковру.

Нет, из гигиенических соображений какие-то места можно побрить, но не всё, не всё.

Что касается растительности на голове, имею некоторые сомнения. Длинноволосые мужчины бывают эффектны, пока не начнут лысеть, да и самурайская косичка, и казачий оселедец освящены традицией. Красиво, и есть за что поднять отрубленную голову. Но девочки и котята — те, кого в детстве таскали за хвостики, — знают это чувство уязвимости в драке. Только что ты был лев и бог войны, и когти твои краснели от крови врага, — и тут же становишься беспомощен. Волосы, шарфы и капюшоны — большая и бессмысленная фора противнику.

Поэтому давайте его побреем? Оставим щетину миллиметров пять, чтобы лысина не обгорала. Сразу появится возможность дразниться: «лысая башка, дай пирожка» — во-первых, весело, во-вторых, есть вероятность таки получить пирожка. Он же положительный герой.

Борода. Всё сложно. Детский мой идеал Джон Грей — силач-повеса, сильнее Геркулеса, из книжки Аксёнова «Мой дедушка — памятник». Портрет работы Елисеева похож на Арамиса. Через много лет я встретила такого мужчину, и всё было точно как в книжке: и русые волосы до плеч, и рост два метра, и бородка, и гитара. Я его, конечно, не полюбила, потому что это было бы слишком, но гештальт закрыла. Поэтому бородёнку эту козлиную мы изведём. Пусть носит благородную щетину 3 мм, машинку я ему дам.

Про усы не знаю и очень мучаюсь. У тех, кого люблю, есть усы: у папы усы, у кота усы, у Халка Хогана усы, у барона М. усы тоже, — но мне с ними в уста не целоваться. А с героем ну мало ли, я не планировала, но вдруг кораблекрушение, необитаемый остров или в лифте застрянем, и на эскалаторе я тоже иногда могу начать целоваться с малознакомыми людьми, чисто от смущения. А у него капуста в усах.

Придётся брить.

Когда я слышу о богатом внутреннем мире, мне неизменно представляется копошение микроскопической живности в лиловых кишках, а вовсе не таинственные ландшафты чьей-то души. Всё это говорит только о личных особенностях моей натуры — другого внутреннего мира у меня нет. Есть серый морщинистый мозг, быстрое сердце, жадный желудок, маленькая упругая печень, две почки на чёрный день, рабочий половой ливер и многое по мелочи.

Внутри меня, полагаю, скользко, но интересно.

Иных сокровищ я в себе не знаю и от героя жду той же незамысловатости.

Конечно, более всего меня волнует его печень. Много думаю о зависимостях и всё пытаюсь допустить в моём герое какие-то маленькие слабости: обаятельный алкоголизм или романтическую наркоманию. Пусть, думаю я, иногда релаксирует с травой, путешествует на грибах или ускоряется амфиками. Но опыт показывает, что мужчины почему-то не умеют возвращаться из трипов полностью. Раз, другой, пятый, а потом некая часть личности утрачивается, теряясь в переходах. Каннабис забирает волю, скорость — удачу, а психоделики — точность. В результате мы имеем почти приличный андроид: чуть запаздывает отклик, не совсем очевидный интерфейс, маленькая батарея и общее чувство вторичности дизайна. Внутри, безусловно, таятся возможности тонкой настройки и многогиговые мозги, но пробиваться к этим ресурсам через повседневные глюки всё утомительней.

Алкоголь действует иначе: он ничего не похищает, а встраивается в систему, как вирус. Однажды понимаешь, что отделить его от личности — всё равно что вытащить скелет. Разговаривая, уже не можешь понять, кто сейчас с тобой, кто тебя любит и кто врёт, человек или прошитая в нём зависимость. Я в этом смысле какая-то нерусская — не извиняю. У меня, разумеется, детская травма: в юности я любила пьющего мужчину и несколько раз была неприятно удивлена. Ну, знаете, когда вечером тебе говорят по телефону: отдай мне свою жизнь, любимая, давай умрём или будем вечно молодыми, неважно, приезжай навсегда. Ты плачешь всю ночь, а в шесть утра, поглядев заплывшими глазами на спящую родню, тихо закрываешь дверь. И вот ты у его порога, с двумя чемоданами и разбитой жизнью — но ведь позвал. Через пятнадцать минут он откроет, посмотрит тупо, а потом внезапно просветлеет лицом. Ради этого света ты и летела, теряя тапки и семью. И он говорит: «Любимая! какое счастье! сходи, пожалуйста, за пивом, помираю».