Я подумал: «Ого!»

В половине седьмого Данн и его приятель с добрыми пожеланиями оставили нас в покое. Партнер Данна при этом заявил мне, что ни один камень не останется неперевернутым. Больше мы о случившемся никогда от них ничего не слышали, поэтому я до сих пор представляю себе этого копа переворачивающим камни в изменчивых мировых пространствах. При всем моем уважении к мисс Кит я думаю, что полицейские — очень славные ребята, и только пожелал бы человеческим существам не совершать поступки, ожесточающие таких парней.

Предыдущим вечером, после приятного получасового космического путешествия, Шэрон Брэнд сумела-таки настроить себя на продажу мне таких вещей, как кофе и хлеб. Ее мать находилась в задней комнате («Она там с мигренью», — сказала Шэрон), а отец ушел на профсоюзное собрание. Шэрон наслаждалась заботой о магазине. Она очень квалифицированно разделалась с двумя-тремя покупателями, посмевшими прервать наши межзвездные приключения. И вот теперь сверток с моим завтраком напомнил мне о Шэрон. Если я вообще нуждался в напоминаниях…

Я посчитал оправданной озабоченностью. Уж если Шэрон была, по ее же определению, подружкой Анжело, то ею следовало заняться хотя бы ради целей моей миссии. Впрочем, я тут же перестал обманывать себя — Шэрон пробуждала во мне чувство одиночества вдали от моей собственной дочери, оставшейся в Северном Городе. Полагаю, Элман и мой сын будут живы спустя четыре или пять сотен лет, а о маленькой Шэрон Брэнд никто уже и не вспомнит. Цветок-однолеток и дуб — но очень-то справедливо.

Тем не менее семена живут, и цветение личностей может быть чудным даже на протяжении жалких семидесяти.

Я признался себе в большем. Шэрон как личность неким образом обогатила меня, что-то помогла понять в мальчике. Ей недоставало его раннего развития, ей могло не хватать его кипящей любознательности. Но вы представили меня себе самому, Дрозма. Наблюдатель Кайна не сообщила о Шэрон. Если бы она…

Еще не было девяти, когда я увидел в окно, что Анжело и его мать, нарядно одетые, отправились по Мартин-стрит к мессе. Роза чуть не падала от усталости, Анжело же казался слишком маленьким и тонким, чтобы хоть чем-то помочь ей. Я тоже вышел и не спеша двинулся в другую сторону — вниз по Калюмет-стрит.

Утро было теплым, сырым и безветренным. Солнце пробивалось сквозь легкий туман. Тропический день — день для ленивых, день, заставивший меня вспомнить пальмы Рио или океан, дремлющий возле пляжей Лусона, [45] где я когда-то жил, но это было так давно…

Я ощутил тревогу еще до того, как достиг «ПРО.У.ТЫ». Голос Шэрон, холодный, сдавленный и испуганный, донесся из-под входной арки дома, расположившегося по соседству с магазином:

— Не надо, Билли! Я никогда не скажу… Не надо!

Я заторопился, и мои шаги, по-видимому, наделали шуму. Во всяком случае, когда я приблизился, ничего особенного как-будто не происходило. Шэрон неуклюже опиралась на заколоченную дверь, почти скрытая от меня широкоплечим мальчиком. Правую руку она держала за спиной. У меня сложилось впечатление, что мальчишка только что отпустил руку Шэрон. Он повернул белокурую голову и пристально посмотрел на меня. Гораздо выше Шэрон, тринадцати, а то и четырнадцати лет, крепкий, красивый, но с таким тупым выражением лица, как будто только что нацепил маску. Да, иногда у людей это хорошо получается.

Шэрон слабо улыбнулась мне:

— Привет, мистер Майлз!

Мальчишка пожал плечами и двинулся прочь.

— А ну-ка вернись, — сказал я.

Он обернулся — взгляд дерзкий, руки в карманах.

— Ты обидел эту девочку?

— Нет.

Он был спокоен и нагл. Голос взрослого человека, ничего похожего на карканье подростков. Он вполне мог быть старше, чем казался на вид.

— Он обидел тебя, Шэрон?

Она еле слышно проговорила:

— Нет-нет-нет.

У нее был красный мячик на резинке. Она с задумчивым видом подкидывала его. Я вдруг заметил, что она держит мячик левой рукой.

— Шэрон, можно мне посмотреть на другую твою руку?

Она вытащила ее из-за спины неохотно, но рука была как рука — ничего особенного. Когда я решил перевести взгляд на мальчишку, того уже и след простыл. Шэрон с досадой ткнула кулачком в мокрые глаза и сказала в манере, витиеватой даже для суда Святого Джеймса:

— Мистер Майлз, как я могла бы наидостойнейшим образом отблагодарить вас?