— Я заправляю этим делом, и я хочу, чтобы ты просто придумал общий план! — закричал он. — Я не желаю слушать, как ты отбрасываешь то, что я спланировал и выстроил, и я не хочу, чтобы ты вел мое дело, будто сидишь за преферансом с такими же, как ты, стариками! Я спланировал все это, дожидаясь, когда же ты выйдешь из тюряги. Я больше не хочу ждать. Я не могу сидеть в ожидании, когда случится еще что-нибудь, слышишь?

Когда Дикки остановился перевести дух, Далтон сказал:

— Ты слишком спешишь, Дикки.

На секунду Дикки лишился дара речи, но затем раздраженно заговорил:

— Сколько тебе было, когда ты провернул то дело на железной дороге? То — с «Содерн пасифик»? То, которое попало во все газеты и которое тебе так и не смогли пришить, пока не вышел срок давности?

— Мне был двадцать один, — сказал Далтон.

— А мне тридцать с лишним, старый ты сукин сын, так что не надо меня удерживать, понял?

Далтон не отвечал. Дикки больше ничего не сказал. Он подошел к столу и начал сбивать щелчками стаканчики из-под кофе, один за другим.

— Где запропастилась эта тупица, черт ее побери? — сказал он и принялся ругать Летти.

Далтон поднял свою бутылку с молоком. Какое-то время он встряхивал жидкость, надеясь, что ему не придется ее пить. Но боль уже стала нестерпимой и такой сильной, что он почувствовал слабость и желание прилечь.

— Значит, все, как я сказал, — принялся за свое Далтон, — тебе это ясно?

— Дикки, — сказал старик. — Выслушай меня, пожалуйста.

— Ты хорошо справляешься, — сказал Дикки и, отойдя к окну, вытянул шею, высматривая Летти.

— Дикки, — сказал старик. Когда Дикки втянул шею и вернулся к столу, Далтон продолжил: — Я согласился поработать с тобой. Я не собирался этого делать, но ты застал меня врасплох. Стало быть, я в деле. А когда я берусь за дело, Дикки, я делаю его хорошо. Единственное, что мне нужно от твоей затеи, это не угодить обратно в тюрьму. Тебе нужно больше. Тебе нужно дело, которое…

— О чем ты, Далтон? Что у тебя на уме?

— Сделай все, как надо, и баста. Я говорю о сигнализации. Ты не знаешь ничего о ней.

— Слушай, — сказал Кордей. Он говорил быстро и в оскорбительном тоне. — Вот коробка, тебе видно? Вот она, сигналка, ясно? Если ее опрокинуть, начнется адский трезвон и охрана прибежит очень быстро, представляешь себе картинку? Но есть миллион способов избежать этого, ясно? Например, тот, о котором мне рассказал один парень, он видел это в кино. Заряжаешь коробку струей из огнетушителя, и никакого звона не будет, ясно? Ты о таком и не слыхивал, верно? Не надо рубить контакты, не надо дурачиться с защелкой…

— Может и не сработать, — сказал Далтон. — Сигнал тревоги может прозвучать в ближайшем участке. Такое бывает.

Кордей почти перестал дышать. Он задержал дыхание, чтобы перебороть ярость, которая окрасила ему щеки.

Оба мужчины услышали приближающиеся к двери шаги, и Дикки медлил с выдохом, потому что хотел, чтобы на это посмотрела Летти. Ее большие бессмысленные глазки станут еще больше, когда она увидит, как Кордей обращается с Далтоном, старым профи.

— Все будет по-моему, — внезапно заорал Дикки, — или ты отправляешься обратно в тюрьму. Тебе все ясно, Далтон?

Дикки продолжал смотреть на дверь.

Далтон просто сидел за столом, и боль во внутренностях заставляла его чувствовать себя маленьким, съежившимся. Ему хотелось только, чтобы Кордей перестал вопить.

— И с этой самой минуты тебе придется попрыгать! Ты тысячу раз повторил, что у меня нет всех сведений. Так раздобудь их мне! Я подвезу тебя, Далтон, и ты вытрясешь из распроклятого завода все, что только захочешь. Я дам тебе день… нет, два дня, раз уж ты такой старый и медлительный… и тогда мы вместе захапаем весь куш!

Дикки замолчал, ожидая какого-нибудь ответа, но Далтон просто сидел и молчал.

Он слушал крик Дикки.

— Ты все понял, Далтон? А теперь выметайся отсюда!

— Не двигайся! И ты тоже, Кордей!

В комнате появился Порт, и дверь за его спиной с грохотом захлопнулась.

Дикки стоял у стола, подобравшись, напружинившись и желая только одного — чтобы в комнате было больше зрителей, потому что кипящая внутри ярость делала его именно таким — большим и сильным, — каким он всегда хотел казаться. Еще один шаг, Порт, и еще один…