Читатель, сосредоточивший внимание на любовной истории героев, окажется в заблуждении, так как понять суть «истории» невозможно, не попытавшись изнутри увидеть время, в котором случилась эта любовь.

Думается, своеобразным философским, сюжетообразующим и одновременно лирическим ключом к прочтению «Чистого понедельника» является момент, когда Она читает наизусть древнерусскую повесть. Автор намеренно соединяет в рассказе героини две разные сюжетные линии «Повести о Петре и Февронии», первой русской повести о любви.

Согласно древнерусской повести дьявол «вселил могучего змея на блуд» жене брата Павла, Петр же дьявола побеждает, но оказывается «пораженным» кровью убитого им дьявола. Феврония излечивает Петра, но прежде ставит условие: брак с князем Петром. Это лишь штрихи сюжета, который завершается тем, что Петр и Феврония облеклись единовременно в монашеские одежды, и умерли, и были похоронены в едином гробу, и, как их ни разлучали после смерти, снова обретались в одном гробу.

Бунин, сводя обе легенды в одну, соединяет, кажется, несоединимое: «и вселил к жене дьявол летучего змея на блуд»; «так испытывал ее Бог». Между промыслом Божьим и кознями дьявола пролегает судьба героев «Чистого понедельника». Но между Богом и дьявольским искушением пролегает также жизненный путь города, страны, народа. Это постоянно подчеркивает автор.

«Чистый понедельник» Бунина находится в русле идейно-эстетических исканий литературной эпохи. Не случайно в рассказе упомянуты имена литераторов – Валерия Брюсова и Андрея Белого: идея создания произведения, которое бы синтезировало собственно литературное начало и другие виды искусства, философию, новое «положительное» знание, не просто интересовала их, но и приводила к созданию Мистерий. «Огненный ангел», упомянутый в диалоге героев, самим оксюморонным названием указывает на суть волновавших всех философских, культурных, жизненных и житейских коллизий, на проблематику литературных споров и поиски путей их решения.

Бунин, несомненно, передает суть проблем тоньше и безыскусней, чем Брюсов, прибегающий к стилизации средневековых германских хроник. Он решает их, пожалуй, «роднее» для русского читателя, так как создает в «Чистом понедельнике» своеобразный парафраз «Повести о Петре и Февронии». Бунин вступает в диалог с автором «Повести». Ограничимся лишь констатацией этой «переклички».

Общим является то, что из всех ситуаций героини выходят одинаково сдержанно и благородно. Кроме того, сквозной в обоих произведениях становится тема состязания и мудрости.

Как и в древнерусских литературных произведениях, в «Чистом понедельнике» художественно воссозданы только два времени: прошлое и настоящее. Так же, как и «Повесть о Петре и Февронии», «Чистый понедельник» строится на отдельных эпизодах, как «клейма» в иконописи.

Более того, тема красоты в произведениях разрабатывается традиционно и для начала века, и для православной литературы: это и божественная красота (та, что, по Достоевскому, «спасет мир»), и прелесть (красота искушения), так как и он «змей в естестве человеческом», и она – «шамаханская царица». В «Чистом понедельнике» красота пробуждает и земную страсть, и то, что поздний Бунин называл в своем творчестве «петраркизм и лаурность» – возвышенное моление.

В характеристике и героев, и Москвы, и России чувствуется «избыточность»: «не в меру», «слишком». Возникает ощущение странного, динамического, почти невозможного равновесия, которое не может длиться, которое непременно должно разрешиться в какое-то новое качество.

Вступая в диалог с древнерусской повестью, произведение Бунина не приобретает черт монументальности и статичности, очевидно, потому, что автор указывает не на ее, повести, самодостаточное значение, а лишь на впечатление от нее, на чувство, которое она пробуждает: будь то цветы, «запах цветов», бобровый воротник – «запах улицы» и т. д., будь то перечень имен собственных «поминального списка» или острая ностальгия по прошлому.

Автор намеренно повторяет слово «странный» применительно буквально ко всему, и это важно для понимания произведения: «странные отношения», «странная любовь», «странный город». Поступки героев тоже подчеркнуто немотивированны: «зачем-то», «почему-то»… Все это создает иллюзию неясности, зыбкости, подвижности, неопределенности картины жизни. Но, с другой стороны, это впечатление «зыбкости» уравновешивается «явной слабостью ее» «к бархату, шелкам, дорогим мехам». «Гранатовый бархат платья», «черный бархат» волос и ресниц, золото кожи и даже застежки на туфлях и т. д. – одновременно и «церковные», и любимые стилем модерн цвета и материалы. В итоге – преобладание неслучайного над случайным, непреднамеренным. Это ощущение подкрепляется описанием вида на Кремль и Храм Христа Спасителя из окна, упоминанием храмов и монастырей, чтением древнерусской повести. В образе Марфо-Мариинской обители, завершающем произведение, соседствуют, органически сливаясь, старина и новизна. Но сугубо новое воспринимается «посторонним»: «Весь вечер говорили» о постороннем – о постановке Художественного театра, о рассказе Андреева.

«От Красных ворот к Храму Христа Спасителя» – неизменный путь героя. Из узких ворот Марфо-Мариинской обители выходит герой, и рассказ закончен. Образ ворот, символический смысл царских ворот православной христианской церкви очень важен в творчестве Бунина («Худая трава», «Натали»).

В Библии тесные врата, ведущие к блаженству, к спасению, противопоставлены широким, открывающим путь к мирским соблазнам, – важно помнить об этом, читая Бунина. И еще: Чистый понедельник – в православной традиции – своеобразная граница, рубеж между жизнью-суетой, полной соблазнов, и периодом Великого поста, когда человек призван очиститься от скверны мирской жизни.