Даже сейчас, когда я об этом пишу, мне трудно сдержать негодование. Разумеется, я считала Энни вправе отказаться. Не могу назвать ее лгуньей, скорее она, выдавая желаемое за действительное, вообразила всю сцену и потом сама в нее поверила. Лично я не помню такого разговора, но Эйчисон вцепился в эту выдумку, как коршун в цыпленка.

— И как она отреагировала?

— Думаю, обиделась на меня. У нее был сердитый вид.

— Она вспылила?

— Нет, Гарриет никогда не теряет самообладания. Но чувствовалось, что она в ярости. Гарриет держала в руке чашку и так сильно сдавила ее пальцами, что та лопнула.

Энни снова все перепутала: я действительно разбила чашку, но совершенно случайно, и не сжимала ее в руке, а просто уронила.

— После этого она стала относиться к вам по-другому?

— Не то чтобы в открытую, но иногда казалось… Однажды я заметила, что она как-то необычно смотрит… Может, мне привиделось, но я стала ее немного опасаться.

— Вы сказали «необычно смотрит» — что вы имеете в виду?

— Не знаю. Как-то… не так.

Это туманное определение осталось неуточненным, хотя Энни могла подразумевать что угодно.

Я намерена опровергнуть каждую неточность в показаниях Энни, но отчего-то на меня навалилась ужасная усталость. Пожалуй, я вернусь к этому позже, когда отдохну. Нет нужды подробно описывать перекрестный допрос Прингля: его цель была проста — услышать от Энни, что я странно себя вела в день исчезновения Роуз и впоследствии. К несчастью для него, в тот роковой день у бедняжки на уме были совсем другие заботы, и она не обращала на меня внимания, не говоря уж о том, что, узнав о пропаже всеобщей любимицы, мы все стали вести себя странно.

Хотя Макдональд старался быть с Энни поделикатнее, его вопросы прояснили, что она несколько не в себе. Возможно, это трудно понять из текста, ведь он не отражает ни интонаций, ни выражения лица. Помню, как я украдкой наблюдала за Энни. По правде говоря, она походила на бесплотную тень, на несчастного страдающего призрака, который утратил связь с миром и существует в какой-то иной реальности.

Следующей Эйчисон вызвал миссис Эстер Уотсон из Лондона. Мы подружились с ней несколько лет назад, когда моя тетушка была еще жива, хотя и сильно болела. Эстер и ее муж Генри преподавали в Обществе неотложной помощи Ордена святого Иоанна, и я познакомилась с ними на курсах первой помощи, в женской группе. Супруги Уотсон едва сводили концы с концами, но, к счастью для себя, унаследовали чудесный особнячок в Челси. Помимо преподавания в Обществе неотложной помощи, Эстер пела в опере, а Генри, некогда изучавший право, был адвокатом без практики. Я любила бывать в их компании, по крайней мере, поначалу. Правда, Уотсоны были очень сосредоточены на себе и предпочитали говорить только о своих делах и нуждах, однако мне нравилось их остроумие. Мы проводили втроем много времени и вскоре стали закадычными друзьями.

Тем не менее при виде Эстер Уотсон на свидетельском месте я насторожилась. Дело в том, что мы не очень мирно разошлись за несколько лет до моего переезда в Глазго. Теперь я понимаю, что должна была заподозрить неладное, когда Генри пригласил меня к себе в кабинет, чтобы продемонстрировать коллекцию стереоскопов, а на самом деле принялся показывать непристойные фотографии пухлых полуодетых девиц. Вероятно, он ожидал, что снимки пробудят во мне страсть и станут прелюдией к бурному соитию на кушетке. Спустя несколько недель в отсутствие жены он попытался засунуть язык мне в ухо. Крайне смутившись, я была вынуждена ретироваться. Полагаю, Эстер о чем-то догадывалась, поскольку вскоре явилась выяснять, что происходит между мной и ее мужем. К сожалению, она свалила все на меня, тогда как виноват был этот похотливый жеребец Генри. Словом, я беспокоилась, что на допросе Эстер будет чернить мое имя — наверняка прокурор пригласил ее именно за этим.

Как бы мне ни было тяжело, я намерена подробно осветить этот эпизод. Будь моя совесть нечиста, я не стала бы приводить тут инсинуации Эстер Уотсон. Однако, как вы, несомненно, убедились, я стремлюсь к открытости и честности.

Эйчисон сразу взял быка за рога.

— Вы познакомились с Гарриет Бакстер в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году, верно?

— Да. Мы с мужем преподавали в Обществе неотложной помощи Ордена святого Иоанна. Я вела группу для женщин, и мисс Бакстер посещала мои уроки.

— А как развивались ваши отношения с мисс Бакстер помимо уроков?

— Мы виделись случайно, то в театре, то на улице. По окончании курса занятий мы продолжили общение. Обычно мисс Бакстер приходила к нам в Челси. Она очень интересовалась первой помощью. Со временем мы подружились — она была такой любезной и отзывчивой. Например, переделывала нам старые простыни: разрезала пополам и подрубала края. Однажды она пошла к нам в сад и подстригла кусты — по ее словам, из-за них в кабинете было слишком темно. Генри пришел в восторг.

— То есть она старалась вам услужить? — уточнил Эйчисон.

— Да.

— У вас есть дети, миссис Уотсон?

— Увы, Господь не дал нам такого счастья.

Все это было очень унизительно. Эстер наслаждалась своим звездным часом, охотно демонстрируя мягкий голос, безупречную дикцию, идеальную шляпку и перчатки, скромный потупившийся взгляд. Тогда ей было около сорока пяти; красота еще не померкла, но начала увядать, как тюльпан в конце мая. Насколько я знала, Эстер не добилась особых успехов в опере и выступала в легких мюзиклах, которые презирала, но терпела ради денег.