Получше узнав семью, я заметила, что Энни довольно близка с деверем. В отличие от мужа, Кеннет был ей ровесником — всего на три месяца старше, — и они вечно вели себя, как заговорщики: то обменивались многозначительными взглядами, то хихикали в кулак каким-то шуткам, ведомым только им одним. Новости о Кеннете и карикатуре явно расстроили Энни. Но почему? Что такого ей известно, чего не знают остальные?

В надежде растормошить ее я сообщила, что недавно видела Кеннета на Выставке в дурном расположении духа. Я немного покривила душой — на самом деле он шел по тропе вдоль реки и с безмятежным видом швырял в воду камешки. Просто мне хотелось разговорить Энни.

— Так странно, — сказала я. — Прошел мимо и даже не глянул на меня. Похоже, он был глубоко погружен в раздумья. Интересно, о чем?

— Наверное, не заметил вас, — отозвалась Энни.

— Он казался почти испуганным. Ему свойственны перепады настроения?

— Вроде бы нет.

— Кеннет зашел в «Какао-хаус» — он часто туда заглядывает, поболтать с официантками.

Энни пожала плечами.

— Боже правый! — воскликнула я. — Уж не в этом ли его секрет?!

Она опешила.

— Что вы имеете в виду?

— Тайный роман — с одной из девушек в «Какао-хаусе»!

Энни рассмеялась и, чуть порозовев, наклонилась к холсту так, что он закрыл ее лицо. Я не отставала.

— Что, если они были слишком беспечны, и теперь она беременна…

— По-моему, нас это не касается, — сказала Энни и внезапно закончила сеанс, сославшись на усталость.

На следующий день мы с Элспет отправились в закусочную «Генерал Гордон». Там она угостила меня обедом с индийским карри, которым угрожала накормить с того самого дня, как я спасла ее от удушения собственной челюстью. За чередой жгучих и пряных блюд я осторожно попыталась заговорить о Кеннете и его образе жизни; однако в тот день мать Неда интересовала лишь одна тема — государственный визит и портрет королевы. Элспет где-то слышала, что, по замыслу заказчиков, кроме ее величества на полотне будут присутствовать еще двести пятьдесят местных сановников, среди которых, без сомнения, почетное место займут сами члены Комитета изящных искусств. Вдова Гиллеспи обожала о чем-нибудь переживать, а более подходящего повода было не найти.

— Две с лишним сотни лиц, Герриет! И всех нужно изобразить точно.

— Да, немало, — согласилась я. — Если Нед получит заказ, может, Кеннет его выручит? Кеннет умеет рисовать? Или у него другие таланты? Прошу вас, расскажите о нем.

— Кеннет? Да ну, какой из него художник? Нет, Неду придется все делать самому, он и на смертном одре никому не уступит свою работу. Разумеется, писать портрет ее величества — это честь, но двести пятьдесят пар усов, все при полном параде и мечтают попасть на картину!

Мы обе согласились, что такие масштабные полотна часто представляют интерес с точки зрения истории, а не великого Искусства. Тем не менее заказом от королевской семьи нельзя пренебрегать, ведь кто угодно — от жены мясника до баронета — заплатит бешеные деньги, чтобы его физиономию запечатлел портретист ее величества; даже полдюжины таких полотен в год позволят Неду жить безбедно и в остальное время работать для души. Здравый смысл подсказывал Элспет, что подобный заказ может стать переломным моментом в карьере ее сына, и она с жаром болела за него. Правда, совершенно не разбираясь в мире искусства, она рассуждала о способах достижения цели весьма странным образом.

— Ему нужно получить рекомендацию от своего банковского управляющего. Или пусть за него похлопочет кто-то более высокопоставленный — лорд-провост Глазго! Сэр Джеймс Кинг… нет, я придумала. Не лорд-провост, а сама королева. — Элспет стукнула кулаком по столу. — Нед должен показать королеве свои картины, и она лично порекомендует его для портрета.

— Да, — сказала я. — Но, пожалуй, встречу с королевой непросто устроить. А Кеннет? У него есть связи в высших кругах — например, среди клиентов лавки?

Элспет покачала головой.

— Ох, у Кеннета нет связей. Нет, думаю, Неду следует написать вежливое и изысканное письмо королеве. Или нет. Может, нужно, чтобы лорд-провост написал королеве от имени Неда. Точно.

И так до бесконечности — несмотря на все мои ухищрения, о Кеннете ничего выпытать не удалось.

Закончив обед, Элспет немедленно умчалась, а я — поскольку мне некуда было спешить — вдруг решила заняться вязанием. В поисках принадлежностей для своего нового увлечения я заглянула в «Шерсть и чулки» на Грейт-Уэстерн-роуд. Разумеется, это была лавка Гиллеспи, где работал брат Неда, и, несмотря на искреннее желание взяться за спицы, признаюсь, что в моем решении присутствовал и другой тайный мотив. Я хотела увидеть Кеннета на его территории, вне семейного круга. К несчастью, не обнаружив его в лавке, я была вынуждена пуститься в длинное обсуждение спиц и пряжи с его напарницей, мисс Макхаффи — невыносимо услужливой пожилой дамой. Я надеялась на внезапное появление Кеннета, однако он так и не явился. Решив, что у него выходной, я сделала покупки и попрощалась.

Впрочем, мне пришло в голову, что, понаблюдав за братом Неда пристальнее, я узнаю, где он бывает, и, возможно, раскрою его тайну. Как говорится, praemonitus, praemunitus [3] .

Итак, в последующие несколько дней я не спускала глаз с Кеннета, впрочем, не нарушая привычного образа жизни. Распорядок его был весьма однообразен: в половине девятого он шел на работу и открывал лавку в девять; обедал в половине третьего, как правило, в кафе «Бачелорс» в парке; ровно в шесть закрывал лавку и возвращался на Стэнли-стрит, иногда заглядывая в квартиру номер одиннадцать поиграть с Сибил и Роуз, затем шел ужинать к матери; потом он чаще всего возвращался в парк выпить в баре. Похоже, он подружился с работниками Выставки, и, как только парк закрывался на ночь, Кеннет исчезал в таверне «Каледониан» с компанией разнообразных приятелей. На мой взгляд, в его поведении не было ничего подозрительного. Он пропадал в питейных заведениях, а не в притонах, где курят опиум. Выпивал, но не более, чем свойственно людям его возраста и происхождения. Наконец я задумалась, не кроется ли тайна Кеннета в прошлом. Однако, как вскоре выяснилось, развязка не заставила себя долго ждать.