Бедная Энни! Осознать такое, будучи матерью, наверняка страшное потрясение. Полагаю, сначала она прослезилась — беззвучно, чтобы не услышала Джесси. (Разумеется, меня там не было, но впоследствии Энни посвятила меня во все подробности, и я надеюсь, что достоверно излагаю события.) Наконец она вытерла глаза, набросила пальто, положила пустой пакетик в карман и отправилась к свекрови, в дом номер четырнадцать.

Ей открыла Джин, горничная Элспет. Ее хозяйка, судя по всему, отправилась с визитом в тюрьму на Дьюк-стрит, но Нед, Мейбл и девочки сидели в гостиной. Сибил как обычно хандрила и встретила мать угрюмым взглядом. Энни позвала Джин, которая собиралась вернуться в кухню, и попросила присмотреть за девочками внизу. Сибил и Роуз любили играть на нижнем этаже — там было столько интересного: шкафчики и стеллажи, кладовая и кухня, и конечно, спальни — не только Джин, но и Мейбл, и сбежавшего Кеннета. Роуз, взяв горничную за руку, весело потопала на лестницу, а Сибил с несчастным видом потащилась следом. Как только они ушли, Энни закрыла дверь гостиной и предъявила Неду и его сестре пакетик из-под яда, объяснив, где она его нашла и что об этом думает.

Конечно, Нед сразу не поверил Энни и заявил, что она «мелет немыслимый вздор». Пощупав пакетик, лежащий на столе для шитья, он возмутился:

— Она наверняка нашла его на улице — на заднем дворе, например. Думаю, она понимала, что он опасен, и положила в карман, чтобы уберечь других детей.

Молчавшая до сих пор Мейбл взяла картонный пакетик в руки и осмотрела.

— Это наш яд, — сказала она.

— Что? — ошарашенно спросил Нед.

— Я сама его купила прошлым летом. Не помнишь? Мыши тогда совсем обнаглели, и мы с Джин смешали отраву с патокой, намазали на хлеб и разбросали по всему этажу. Но потом мы постоянно находили дохлых мышей в кувшинах с водой у кровати — яд вызывает жажду. У Джин сердце останавливалось всякий раз, когда в раковине корчилась очередная жертва. Словом, мы сдались, но пакетик сохранили в шкафу, возле кухни. По крайней мере, там я его последний раз видела. В нем оставалась совсем капля порошка.

— Отраву она могла подобрать где угодно, — настаивал Нед. — Ее повсюду продают.

Мейбл презрительно хмыкнула.

— Продают, но этот пакетик я хорошо помню — на нем пятна от патоки. И ярлык был разорван точно в этом месте. Сомнений нет, это наш яд.

— Выходит… — неуверенно проговорила Энни, — Сибил на днях положила его в карман и принесла к нам в дом… а потом?..

— Что? — Нед рассмеялся. — Высыпала в пунш — чтобы отравить нас?

Мейбл замялась.

— Кстати, я видела его в шкафу пару дней назад, и, по-моему, Сибил с тех пор сюда не приходила.

— Но все, кто пил пунш, заболели, — сказала Энни. — А пакетик нашелся в переднике Сибил. Ты же ее знаешь, Нед…

— Довольно, — отрезал он. — Я не хочу об этом слышать, и Сибил говорить не разрешаю. Нельзя ее обвинять — она не сделала ничего дурного. Выбрось этот пакетик, не будем о нем больше. Наверняка вино прокисло — вот и все. Я вообще не понимаю, как ты пьешь эту гадость.

— Я взяла отличное вино, — возмутилась Энни.

Нед поднялся и взглянул на часы.

— Ну, мне пора домой…

Энни рассердилась: ему всегда проще уйти, чем обсуждать что-то неприятное.

— Согласись, странное совпадение. — Мейбл выразительно посмотрела на брата.

Он промолчал и повернулся к жене.

— Ты идешь?

Энни бросила отчаянный взгляд на золовку и, положив пакетик в карман, побрела за мужем. Он позвал детей, и они толпой пошли через дорогу. Нед шагал впереди, так что Энни не могла с ним заговорить.

Первое января — традиционный выходной в Шотландии. Обычно его проводят, навещая друзей и родных или просто собираясь веселой компанией, и Энни задело, когда, переступив порог квартиры, Нед отправился в мастерскую и объявил, что поработает несколько часов до темноты. Она осталась с детьми одна, поскольку Джесси отпросилась проведать семью.

Из-за своих подозрений Энни невольно опасалась Сибил, которая все так же пребывала в мрачном расположении духа. Девочка слонялась по дому, задирая Роуз и бросая унылые взгляды на мать. Решив провести эксперимент, Энни дождалась, пока сестры убегут в столовую, и дрожащими руками положила пакет с ядом на пол в центре гостиной. Когда девочки вернулись, Энни сделала вид, что подрубает подол юбки, а сама краем глаза наблюдала за ними. Сибил пошла прямиком к своей кукле, не замечая отравы. Роуз увидела пакет и потянулась к нему, но Энни опередила ее. Только тогда Сибил проявила какой-то интерес к находке.

— Что это?

Энни с показным удивлением уставилась на картонный пакетик.

— Не знаю. А ты как думаешь, дорогая?

Опустив подбородок, девочка состроила знакомую гримасу, которую Энни истолковала так: «Мама, можешь считать меня дурой, но на самом деле дура — это ты».

— Откуда я знаю?

Девочка с блеском в глазах уставилась на пакетик. Энни, боясь оставшихся крупинок отравы, швырнула его в огонь и вздохнула с облегчением, когда картон почернел по краям, съежился и, наконец, вспыхнул ярким пламенем. Она гадала, как понять реакцию Сибил: девочка вроде бы не узнала яд, но вдруг это очередное проявление ее лживости?

Разумеется, вскоре известия об отраве, найденной в кармане передника Сибил, дошли и до Элспет: Мейбл подробно пересказала ей всю историю в тот же вечер. Судя по всему, Элспет нетрудно было убедить, что внучка способна подсыпать в пунш любую гадость. Когда через несколько дней мы встретились в кафе, вдова Гиллеспи бушевала, уверившись, что с Сибил нужно «разобраться» раз и навсегда.

— Нужно что-то делать, — повторяла она как заведенная. — Сначала моя подшивка, потом картина Неда — а теперь такое… Господи… Скоро будем пить чай и думать — а вдруг это последняя чашка в жизни?