Позвольте вкратце рассказать вам о персональной выставке Неда, которая состоялась в середине апреля. Экспозиция включала несколько портретов, написанных за последние восемь месяцев (в частности, портрет миссис Уркварт, на котором она вышла весьма строгой и мрачной), летнюю серию на тему Выставки и полдюжины новых полотен на основе эскизов из Кокбернспата: суровые северные пейзажи и скалистые берега. Как и от лесной сцены с Роуз и Сибил, от новых картин веяло чем-то неуловимо зловещим. Отраженные на холсте тревоги и метания Неда придавали полотнам глубину и своеобразие, выделяющие его среди прочих авторов. Не менее примечательной была невероятная производительность: шесть полотен за шесть недель. Конечно, после отъезда Мейбл, Педена и Кеннета, а также ссоры с Элспет, в доме номер одиннадцать стало гораздо спокойнее, но, по-моему, условия работы Неда многократно улучшились благодаря изгнанию Сибил из мастерской.

В день открытия выставки в галерее Гамильтона было не протолкнуться, и все шло удачно. В полном составе присутствовали члены «Арт-клуба», в те времена представлявшего собой уютную компанию посредственностей, вроде Финдли, который тоже заглянул на полчаса. В толпе мелькали и художники «нового поколения» — правда, Лавери среди них я не заметила. Галерея занимала два зала на нижнем этаже; меньший из них Гамильтон полностью выделил Гиллеспи. Я привела свою квартирную хозяйку, миссис Александер, и ее дочерей Лили и Кейт, которые с восторгом глазели по сторонам. Увы, Энни не было — якобы ей пришлось остаться дома из-за детей. На самом деле я предлагала присмотреть за девочками, но она отказалась.

Обычно в таких случаях она оставляла дочерей горничной, но, к сожалению, на прошлой неделе Гиллеспи были вынуждены уволить Джесси. Недавно у Энни пропал рождественский подарок Неда — серебряная брошь с жемчугом. Она надевала ее только в особых случаях и долго не заметила бы пропажи, если бы однажды вечером я не захотела взглянуть на украшение. Энни вышла из гостиной и, возвратясь через несколько минут, растерянно сообщила, что в спальне броши нет. Джесси, по ее словам, в последний раз видела ее месяц-другой назад. Поначалу мы не слишком беспокоились, однако для семьи, у которой почти нет ценных вещей, серебряная безделушка была сравнительно дорогим приобретением. В ближайшие несколько дней Энни исследовала все закутки в доме, но броши так и не обнаружила.

Однажды, когда Нед вышел купить досок для рамы, а девочки отправились в мясную лавку с горничной, Энни решилась обыскать комнату Сибил. Отчасти она рассчитывала найти там пропавшее украшение: к несчастью, тогда как маленькая Роуз с каждым днем становилась все прелестнее, у ее сестры только отчетливее проявлялись порочные наклонности, и искренние надежды Энни на ее исцеление потерпели крах. Заглянув под кровать — куда Сибил прятала «присвоенные» вещи, — она обнаружила только шесть банок с джемом, в каждую из которых ее дочь, судя по всему, помочилась. При иных обстоятельствах Энни наверняка бы огорчилась, но к тому времени она уже настолько привыкла к выходкам Сибил, что лишь вскользь упомянула о банках.

Быть может, в комнату Джесси Энни привела интуиция. Миновав запертую дверь в пустую мастерскую, она вошла в каморку в конце длинной мансарды и быстро начала поиски. Брошь нашлась сразу — под матрасом, завернутая в старый чулок. Не желая вызывать воровку на разговор без мужа, Энни положила украшение обратно и не сказала ни слова до возращения Неда. Несмотря на неопровержимые улики, врожденная доброта не позволила Неду уволить горничную немедленно, и почти весь вечер они с Энни шепотом обсуждали, как поступить. Безусловно, Нед чувствовал себя обманутым, но ему было жаль выгонять Джесси на улицу. Он решил не сообщать в полицию, опасаясь, что девушку посадят в тюрьму. Милый добрый Нед! Он всю ночь промучился, размышляя, как следует вести себя утром. Тем не менее ему удалось собраться с духом, и горничная покинула Стэнли-стрит до завтрака — без рекомендательных писем, чтобы не подвергать опасности будущих хозяев. Само собой, прежде чем уйти, Джесси клялась, что невиновна, и даже высказала ряд завуалированных обвинений — весьма диковинных, которые, как вы, возможно, знаете, ей предложили развить в суде. Поскольку о ее показаниях речь пойдет позже, нет нужды пересказывать эти злобные инсинуации сейчас.

По-хорошему, после ухода Джесси Энни следовало бы обратиться в бюро по найму и найти новую девушку, но она медлила — видимо, устала от недобросовестных горничных. После Кристины и Джесси ей не хотелось разочаровываться. В какой-то мере я ее понимаю: сама не выношу, когда роются в моих вещах или шпионят под дверью. Со слугами это неизбежно — они всегда суют нос в ваши дела. Например, вытирание пыли — всего лишь уловка, удобная возможность подслушать. Помимо этого, Энни тяготила необходимость скрывать порочные наклонности Сибил; крайне неприятно, когда в небольшой квартире постоянно шастает кто-то чужой, подглядывая и вынюхивая. И все же, наняв горничную, Энни смогла бы уделять больше времени детям, и все могло сложиться иначе. Правда, с годами я усвоила, что сожалеть о прошлом бессмысленно: сделанного не воротишь.

Энни не признавалась даже самой себе, насколько сильно ее огорчила кража броши. Раньше она с нетерпением ждала открытия, но, узнав о воровстве горничной, как будто потеряла к выставке всякий интерес.

— Идите вы, Гарриет, — настаивала она. — Я не выдержу. Там столько людей — вы умеете с ними разговаривать гораздо лучше меня. И вообще, посмотрите — я седею. Разве можно идти в таком виде?

Энни была права: несмотря на сравнительно молодой возраст, ее золотистые локоны уже тронула седина. А может, у нежелания идти на открытие была другая причина? Они с Недом не очень-то ладили, и не исключено, что между ними снова произошла размолвка. Впрочем, Энни ни о чем таком не упоминала.

Словом, на открытие собственной выставки Нед отправился без жены. Разумеется, Элспет присутствовала: ни за что на свете она не упустила бы возможности погреться в лучах восходящей славы любимого сына. Как водится, она явилась поздно, затем, быстро осмотревшись, заявила, что «уже сто раз видела» картины Неда, и позвала меня в соседний зал, где демонстрировались работы других художников. Дольше всего Элспет задерживалась у сентиментальных полотен с избитым нравоучительным сюжетом: грустный мальчуган с перебинтованной щекой и подпись «Зубная боль»; дряхлый улыбающийся нищий — «Мудрость дороже золота»; понурые крестьяне у деревенского домика — «Известие о выселении».