Николо вошел в эти ворота и направился вдоль стены, осматривая ее изнутри. Перед ним была внутренняя стена высотой 17 метров и толщиной 5 метров. Через каждые сорок метров над ней поднимались смотровые башни, на вид — высотой двадцать метров и толщиной десять. «Пробиться сквозь такую стену практически невозможно», — с восхищением подумал Николо.

С другой стороны между внутренней стеной и внешней (высотой в десять метров и толщиной в три) имелся пятиметровый проход. Внешние укрепления тоже имели смотровые башни, расположенные с тем же интервалом, но меньшего размера. Однако они все же достигали не менее пятнадцати метров в высоту и шести метров в толщину. Башни обеих стен располагались в шахматном порядке.

За этой внешней стеной, которой и одной было бы вполне достаточно для другого города, имелся еще один проход шириной десять метров. За ним поднималась третья стена — невысокая, но увенчанная деревянным ограждением. Кроме того, перед этим частоколом имелся ров шириной в двадцать метров. Он должен был наполняться морской водой, но уже многие годы стоял пустым. Наконец, за ним начиналась внешняя территория. Таким образом, от внутренней стены ее отделяло добрых шестьдесят метров (см. рис. 5). Это расстояние сокращалось лишь там, где в тройной стене были устроены тяжелые укрепленные ворота.

Константинополь — холмистый город со множеством подъемов и впадин. Поэтому стена повторяла естественный рельеф местности. Выше всего она поднималась на участке от императорского дворца до Харисийских ворот, затем постепенно опускалась до самой нижней точки у военных ворот Святого Романа. Далее она достигала своей изначальной высоты около Регийских ворот. Южнее находились Пигийские ворота и Золотые ворота. Последние (это было известно даже Николо) получили такое название, поскольку именно через них въезжал император во время торжественных возвращений в город. Хотя имелись и другие ворота, использовавшиеся и простыми горожанами, и военными, эти пять ворот, а также Калигарийские ворота, расположенные напротив императорского дворца, считались самыми важными в стратегическом отношении.

Стена, защищавшая город со стороны суши, тянулась от Золотого Рога до Мраморного моря и имела более шести с половиной километров в длину. Снаружи казалось, что она заслоняет солнце. Вне всякого сомнения, она была самой неприступной во всем Средиземноморье. И все же Николо догадывался: населения города слишком мало, чтобы защищать стену по всей ее протяженности в шесть с половиной километров, выходящих на сушу, пять километров со стороны Золотого Рога, почти девять километров вдоль Мраморного моря. В сумме это составляло почти двадцать один километр.

По оценкам посла Минотто, теперешнее население Константинополя составляло не более тридцати пяти тысяч человек. С ним было бы разумнее отступить за старую городскую стену, построенную еще во времена первого императора Константина, которая была вдвое короче современной. С другой стороны, старая стена оказалась столь сильно поврежденной, что толку от нее было мало.

Итак, несмотря на сократившееся население, отражавшее общий упадок Византии, жителям города придется сражаться со стены Феодосия, построенной во время расцвета империи. Даже Николо, мало что понимавший в военном искусстве, затаил страх, что в полной мере использовать эту «неприступную» стену не удастся.

Турсун чувствовал, что поведение его молодого господина снова полностью изменилось. Похоже, это началось после тайного ночного разговора с Халилем-пашой. До того он, как казалось, был постоянно одержим чем-то, но после беседы стал спокойным, почти безмятежным. Правитель больше не уходил тайком из дворца глухой ночью, не швырял об стену кубки с вином. Хотя он по-прежнему не появлялся в гареме, но возобновил периодические поездки на охоту. Султан теперь чаще прежнего приказывал своему двенадцатилетнему пажу провести с ним ночь. Единственное, в чем Мехмед, которому исполнился двадцать один год, остался неизменным, — это в том, как он занимался любовью. Это по-прежнему был ястреб, играющий с добычей, попавшей ему в когти.

Незадолго до того в спальне султана появился выполненный по особому заказу низкий стол. И днем, и ночью стол был завален чертежами и планами. Самой большой оказалась карта Константинополя. На ней были изображены не только улицы города, но и городская стена, многочисленные ворота в ней, залив Золотой Рог и генуэзский квартал на другом берегу залива — весь город вплоть до входа в пролив Босфор.

Как только у правителя выдавалась свободная минута, Мехмед возвращался к себе спальню и проводил там целые часы за рассматриванием чертежей и карт. Как-то раз Турсун, все еще сгоравший от желания, заметил, что Мехмед уже не лежит рядом с ним, а стоит, уставившись в свои карты. Паж хотел дотянуться до него, сделать все, что он умел, чтобы доставить удовольствие своему господину. Но он подавил этот порыв, припомнив, как холоден мог быть к нему султан, когда фаворит делал что-нибудь против его желания.

Спокойствие и самообладание вернулись к Мехмеду не только потому, что Халиль-паша уступил его воле. Дело было даже не в том, что у венгерского инженера Урбана, работавшего над своей пушкой, все пошло на лад. Помимо всего этого, шпионы, отправленные им в Западную Европу уже год назад, наконец-то возвращались один за другим с хорошими новостями. Из их отчетов правитель мог заключить: государства Западной Европы не придут на помощь Византийской империи. Венгрия, единственная христианская страна, способная послать армию сушей, лишилась этой возможности, подписав договор с турками. Братья императора были заняты тем, что сдерживали турецкие войска. О том, чтобы прийти на помощь столице, они могли только мечтать. Наконец, то, что венецианцы и генуэзцы не желали действовать, сводило на нет единственную слабость турок в военном отношении — недостаток военного флота. Если другие морские государства Запада тоже не вмешаются, полная изоляция Константинополя гарантировалась. Молодой правитель в свои двадцать лет не допустил глупой ошибки, решив, что он может начать такое огромное предприятие, полагаясь только на войска.