Я щелкаю по клавишам компьютера, тереблю мышку и выбираю «создать», «Документ Microsoft Word». Переименовать. Облако. doc. Открыть. Вид — разметка страницы. Шрифт — Arial. Размер — 12. Формат — Абзац — по ширине — отступ есть. Ok. Вновь заголовок. «Облако». Чтоб уж никаких сомнений по поводу отсутствия сюжета. Визуализированная аморфность. Так. Сейчас бы инструкцию по написанию хороших рассказов. Ведь она, наверное, есть у этого писателя?! Интересно? Отчего же он ей не пользуется?

Когда человек начинает понимать, что он не гений? Опускаю те распространенные случаи, когда человек и не предполагает, что он гений, и те чрезвычайно редкие случаи, когда этот вопрос не уместен. Наверное, это происходит тогда, когда он вспоминает свое прошлое, и для него становится очевидным, что многое из совершенного, сделанного, сказанного им — глупость. Или серость. Что часто хуже, чем глупость. В такие мгновения надолго портится настроение, сердце начинает стучать тяжело и прерывисто. Хочется, чтобы кто-то немедленно позвонил и убедил тебя в обратном. Хотя бы попытался. Убедить тебя этот кто-то все равно не сможет. Ведь ты знаешь себя лучше, чем кто-либо. Но пусть хотя бы позвонит. А то очередной начатый текст опять превращается в тяжелый серый валун. Для того, чтобы его сдвинуть с места, приходится упираться ногами, сгибаться, давить плечом и натужно кряхтеть. Продолжать сочинять рассказ с этим настроением, тем более рассказ бессюжетный, невозможно.

Одна из самых больших загадок, которые преследуют меня, как живут те люди, которые не пишут книги, не сочиняют музыку, не рисуют, не играют на сцене? Хотя есть довольно многочисленная категория людей, которые читают книги, слушают музыку, смотрят на картины, на игру актеров…. А остальные? Как?

Если главного героя зовут «он», это гарантирует только одно, его имя не будет оригинальным ни при каких обстоятельствах. Еще это означает, что в целях избегания чрезмерно частого повторения этого имени в тексте, придется ковыряться с глаголами и прочими частями речи. Однако наличие героя с именем «он» вовсе не предполагает обязательное развитие действия. Так же, как и героизм главного действующего лица. Но почти всегда это означает, что в тексте появится она.

Она была проводником, по которому он, распадаясь на электроны и превращаясь в электрический ток, улетал в чудесную страну. Она надевала костюм подростка и со своей короткой стрижкой и одиночеством в глазах, как маленький седой Чаплин, танцевала в снегу и пела. Она была звоном струны арфы под крылом пролетающего неловкого ангела. Музыки всегда было мало в этом мире. Теперь она перестала петь, и музыки стало еще меньше. Туча заволокла солнце. Бог отвлекся на мгновение и упустил ее из вида. Или она так и не сумела вернуться из чудесной страны? И только голос ее все еще звучит оттуда и будет звучать, пока не осыплется ветхий магнитный слой и не сотрутся лазерные диски. Иногда он видел ее в каких-то программах, но смотрел на нее с болью, как смотрят на любимого человека, потерявшего рассудок. Что же ты? Словно гениальный пианист с искалеченными пальцами. Помахала бы хоть рукой, иначе бог так и не увидит тебя снова. Бог очень занят. Он режиссер массовых представлений. Одновременно снимает несколько миллиардов видеоклипов. И все-таки помаши ему рукой. У него достаточно фантазии и любви, у него прекрасные декорации и неплохие актеры, но у него так мало хорошей музыки….

Что такое «правда жизни»? Нелепость доводится до абсурда, и только тогда жизнь становится похожей на правду. Они еще не были разведены, но жили уже отдельно, и его бывшая жена даже успела найти нового спутника. Его рана покрылась коростой, почти зажила. Или ее не было вовсе?

Он все еще доживал старую жизнь, но думал уже о новой. Бывшая жена пришла в офис и, пылая праведным гневом, устроила ему сцену по поводу открывшейся ей его прошлой супружеской неверности. Неужели?! Оказывается, он не потерял способности удивляться. Он недоуменно смотрел на бывшую половину, ставшую в разъяренном состоянии еще прекрасней, и не понимал. «А что случилось?» Она жаждала крови. Она рвалась в дом к его мнимой пассии, внезапно сделавшей ее победу пирровой, чтобы устроить беспощадную и обличительную расправу. Ее гнев быль столь яростен, что затмевал и очевидную абсурдность ситуации, и бессмысленность разбирательства. Но кто сказал, что женщину интересует смысл? Она кричала, а он говорил тихо. Он знал, что в соседних комнатах офиса сидят его сотрудники и слышат каждое ее слово. Она пришла требовать достойного финала их отношений. А он уже давно спустился с ее сцены и даже вышел из зрительного зала.

Наконец он сообразил. Почувствовал, что в предложении не была поставлена точка. Именно точка. Никакого восклицательного знака. Ее обвинения были беспочвенны. И пусть он действительно собирался изменить ей, все-таки не изменил. И он думал именно об этом, глядя на ее тонкие раздувающиеся ноздри и покрасневшие щеки.

Он стал объяснять. То, что может быть разрушена безвинная семья, и могут пострадать чьи-то дети. То, что он не изменил ей ни разу за всю их не слишком долгую совместную жизнь. (Умалчивая, что причиной этому послужили только его чрезмерная занятость, природная леность и недостаточное везение). И еще он сказал, что благодарен ей за то время, которое она потратила на него. Потому что он был с ней счастлив. Наверное, он сказал это слишком мягким и проникновенным тоном. Эти слова подействовали на нее, как нашатырь на упавшую в обморок курсистку. Она вздрогнула и исчезла из его жизни. Как тень. Почти исчезла. Почти навсегда. Ему захотелось расхохотаться. Он вышел в коридор. Его сотрудники смотрели на него с сочувствием. Ему было и неприятно, и смешно одновременно.

Наверное, в прошлой жизни или в промежутках между прошлыми жизнями он был облаком. А может быть, он оставался облаком и в этой жизни. Вот и время, как ветер, все время оказывалось у него за спиной, безжалостно отрывая клочки и кусочки. И в мыслях своих он все чаще обращался к образу легкого и невесомого облака. Ему казалось, что нет ничего прекраснее, чем быть облаком. Какая разница, лететь по воле ветра, или по воле времени? Какая разница, изливаться на землю дождем, или изливаться в прошлое детством, юностью, молодостью, счастьем, здоровьем? Но не лучше ли раствориться в воздухе, чем упасть бесчувственным куском мертвой плоти на холодную землю?

Он находится уже в том возрасте, когда к глаголам вместе с частицей «не» все чаще добавляется не слово «еще», а слово «уже». Уже не смогу, уже не успею, уже не буду. Дорога от рождения к смерти, как путь отрезвления и разочарований. Ребенок хочет и может все. В десять лет ему говорят, что он, кажется, уже не станет гениальным музыкантом. К двадцати он отказывается от мысли стать гениальным актером, композитором, художником или политиком. К тридцати годам он не становится удачливым бизнесменом и понимает, что никогда не будет богатым и беззаботным. К тридцати пяти годам ему удаляют первые зубы и у него начинают редеть волосы. Он осознает, что ему не суждено уже просыпаться по утрам с ощущением здоровья и силы в молодом теле. Он понимает, что не отправится в увлекательное путешествие по всему миру. Он точно знает, что не построит прекрасный дом, не будет спать с женщиной из модного журнала, не прыгнет выше головы и не станет известным даже в своем маленьком городишке. Ему приходит в голову, что его дети всегда будут смотреть на него с укоризной, а жена никогда не будет счастлива так, как она этого заслуживает. Он чувствует себя спортсменом, разбегающимся последний раз в своей жизни и уже в полете осознающим, что он опять не попал ногой на прыжковую доску. Поэтом, почувствовавшим собственную бездарность и рвущим свои творения в мелкие клочки. Но разве можно разорвать в клочки целую жизнь?