– Только поэтому и надо клад там искать? – спросил разочарованно Зимин.

– А ты думал, что-то из ряда вон? С девятнадцатого года – одна тысяча девятьсот девятнадцатая версия… По его словам, Тютрюмов специально так сделал. Чтобы остаться на кордоне в доме без свидетелей и зарыть золото.

– Что ж Бражников сам тогда не искал?

– Искал. Только без толку. А вообще, пока здесь кладоискатели суетились, Медведкин Иван всем нос утер. Без всякого золота озолотился…

История с Медведкиным, по словам Сергея, была опять-таки напрямую связана с событиями времен гражданской – отступлением колчаковцев и стремительным натиском красных войск. Сотни вагонов белых застряли на рельсах недалеко от Пихтовой, на разъезде Ботьино. Чувствуя, что выбраться из пробки до подхода противника не удастся, белые, по ситуации – кто пересаживался на гужевой транспорт и устремлялся по таежным проселкам, по тракту на восток, кто уходил пешком. Вагоны бросали. Хотя, рассчитывая, надеясь, что поражение не окончательное, соберутся с силами и вернутся, кто-то наиболее ценное прятал. Ходили слухи, будто колчаковцы выгрузили, схоронили до звездных своих дней десятки мешков омских и романовских банкнот и тюки военного обмундирования где-то около разъезда. Их поперву искали. Не так, конечно, как пихтовский золотой клад. Но все же. И больше не устаревшие дензнаки, а одежду. Слухи оказались не на пустом месте. В лесу, не так далеко от Ботьино, есть невысокая скала, и в ней – довольно крупная глубокая пещера. Там и были запрятаны деньги и обмундирование. Их нашли и увезли куда-то еще в середине двадцатых. Никто тогда и не задумался, почему отступающие колчаковцы забили пещеру именно обмундированием и стремительно обесценивающимися банкнотами. При том, что в вагонах полно было добра в десятки и сотни раз ценнее.

Находка не ахти какая была. О ней скоро прочно забыли. И вот Иван Медведкин нынче заставил вспомнить стародавнее. Охотился; ливень загнал его в эту пещеру. Не в первый раз он там бывал. Развел костерок обсушиться, отвара чаги попить. В ожидании, пока вода закипит в котелке, оглядывался и вдруг заметил глубокую трещину в стенке пещеры. Ковырнул топориком, камень упал под ноги. Посветил в образовавшуюся дыру фонариком и понял, что стоит перед замурованным входом в ответвление пещеры. Какие-то поставленные в несколько рядов темные ящики мелькнули в луче фонарика. У Медведкина сердце екнуло. Подумал, что нашел тот самый золотой клад. Отсек был заложен камнями на растворе искусно, прямо-таки виртуозно. Если бы не трещина – никогда бы не отличил, где кладка, где природная скальная поверхность… Разобрал вход, а там, кроме ящиков, чемоданы, пишмашины, сейф, телеграфные и телефонные аппараты. Даже печатный станок с клише агитационной антибольшевистской открытки. И самих открыток стопка… В ящиках, к разочарованию Медведкина, не золото – сплошные бумаги. Штабные документы воинского подразделения белых времен гражданской войны. Как понял, глянув в несколько бумаг, – документы штаба Екатеринбургской группы войск адмирала Колчака. Оперативные карты дислокации войск за девятнадцатый год, папки с донесениями, приказами, рапортами, удостоверения… Сейф был закрыт на ключ. Медведкин был уверен: золото – там. Открыть хоть и проблема для него, но разрешимая. Смолоду и до пенсии в локомотивном депо слесарем проработал. Быстро на «Запорожце» сгонял под дождем домой за инструментом. Пропотев несколько часов кряду, добрался до содержимого сейфа фирмы «Сан-Галли» образца 1896 года. И повторно разочаровался: вместо ожидаемых слитков и монет увидел, как и в ящиках, бумаги с грифами «Секретно». Вдобавок – несколько крестов Георгиевских и медалей «За храбрость», печати и штампы, забытая, видно, кем-то из штабистов колода игральных карт. И – как в насмешку – закатившиеся в самый угол сейфа царский полурублевик и гривенник. Шестьдесят копеек серебром.

Медведкин рассчитывал хоть что-то поиметь от своей находки в пещере, продав «Ундервуды», телефоны, награды. Бумаги посчитал макулатурой, интересной разве что местному музею, хотя там была даже собственноручная записка самого адмирала на его личном бланке. Не в два-три слова записка – в пол-листа. И еще одна – за подписью генерала Гайды начальнику штаба Екатеринбургской группы…

– Ну уж, чтоб записку самого Колчака макулатурой посчитал, не верю, – сказал Зимин, до тех пор не перебивавший Сергея, внимательно, как и Полина, слушавший его рассказ.

– А что ему Колчак? И оперативные карты девятнадцатого года? – Нетесов усмехнулся. – Вот если бы карта охотугодий нашего района со всеми берлогами, гнездовьями, тропами.

– Все равно не верю, – упрямо сказал Зимин.

– А я и не говорю… – Нетесов привстал, налил в пустые стопки, жестом пригласил выпить. – Он как раз именно с этой запиской и еще с кучей бумаг поехал к Лестнегову. Проконсультироваться.

– О цене?

– Да. И теперь благодаря Лестнегову мы этот архив потеряли. Крохи остались. Константин Алексеевич честно Медведкину сказал, что годовой его пенсии не хватит, чтобы купить один-единственный листок с адмиральским автографом.

– И что за записка? К кому? – спросил Зимин.

– Пойди теперь узнай. Лестнегов не запомнил, а сейчас уже из Пихтового уплыла. Один новосибирский бизнесмен, почитатель Колчака, купил эту и за подписью Гайды записки вместе с печатями. По дешевке. За «девятку» и карабин. А сейчас идет торг за бумаги из пещеры. Между тридцатью и сорока тысячами долларов сумма. Это, заметь, только бумаги из сейфа. Без содержимого ящиков.

– Шустрый пенсионер, – заметил Зимин.

– Да сам он никакой не шустрый, – Сергей махнул рукой. – Зять у него в Барнауле. Частный нотариус. Медведкин сразу от Константина Алексеевича попылил на переговорный пункт, звонит ему. В семь вечера позвонил – в восемь утра зять уже прикатил. Медведкин думал: раз не клад, значит, все, что нашел, – его собственность. Кое-кому до похода к Лестнегову разболтать успел. Правда, об одних бумагах. О наградах, машинках пишущих и прочем – ни слова. До нас еще только слухи дошли, зять Медведкина успел все бумаги штабные перебрать с толком, сливки, что называется, снял. Всю допотопную аппаратуру, награды велел тестю вытащить на свет Божий. В пещере были еще чемоданы с личными вещами, я говорил. В них, кроме белья сменного, парадные мундиры со всеми орденами, книги, письма. В одном чемодане – шахматы очень дорогие из уральских самоцветов, статуэтки. Чемоданы тоже по указанию зятя всплыли. После этого Медведкин пожаловал с заявлением о находке.

– Это когда все было? – спросил Зимин.

– Через полмесяца после твоего отъезда, – ответила Полина.

– И не написали даже…

– Правильно сделали. – Сергей рассмеялся. – Ты бы еще раньше приехал.

– Раньше бы – нет… Ладно. Записки Колчака среди документов, конечно, не оказалось?

– Я же говорил.

– А как Медведкин объяснил ее отсутствие?

– До гениального просто. Его с детства учили, что Колчак – враг и палач народа русского. Поэтому чего хранить его писульки? Пустил на растопку костра вместе с ворохом других бумаг.