Носильщики торопились - паланкин слегка потряхивало. Они вошли под сень чего-то огромного. Утро сменилось сумерками.

– Мяты?

Лотт предложил пару сушеных листьев из сумы Кэт. Инквизиторы перелопатили внутренности потрепанной вещицы на предмет припрятанных ножей и других режуще-колющих предметов. Они очень старались, но так и не нашли предлога отобрать ее у Лотта.

– Не поймите неправильно, вы мало что не мироточите, ребята. Особенно ты, - он обратился к воняющему чесноком Родриго.
– Но мы вроде бы как в столице. Не последние люди здесь живут, да? Не мешает освежить дыхание.

Галлард не удостоил его ответом. Родриго отдавил каблуком пальцы левой ноги. Немного подумав, тюремщик запустил загребущие руки в суму и взял всю мяту, что в ней оставалась.

– Да. Бери, не стесняйся, - приободрил его Лотт.
– Дарю от чистого сердца.

Паланкин остановился. Конвоиры вывели его наружу. Строение не походило на инквизиционный корпус. Псоглавую башню ни с чем не перепутаешь. Нет, его привели к чему-то более огромному. Лотт догадывался перед чем стоит, хоть и находился не у парадного входа.

– Мы ведь друзья, парни?

Галлард постучал в дверь. Самую обычную, без золотой отделки и росписи.

– Замолвите за меня словечко? Галлард, я же помогал тебе с мощами в Климентине. Родриго. Свежее дыхание на вес золота. Парни?

Дверь бесшумно отворилась. Конвоиры мало что не впихнули его внутрь. Лотт приготовился к худшему.

***

Может, он?

Облаченный в багряную сутану человек громогласно читал молебен у иконы Святой Мистры. Сутулый от старости, он твердил заученные из талмудов слова во всеуслышание. Слишком пафосно для того, кто отмаливает свои и тем более чужие грехи. Этот человек походил больше на торговца, пытающегося всучить из-под полы костяшки пальцев святых, отрытые из чумного могильника. Продавец чудес.

Пошла бы ему архигэллиотская сатурния? Падальщик пожри его душу, если Лотт знал ответ.

Монахиня с выражением лица человека, находящегося на первой неделе поста, провела его под своды сердцевины Церкви Крови. Словно новорожденный, впервые вытащенный из лона матери, он вышел на свет после продолжительного плутания по просторным, но темным анфиладам.

Оставив его скучать, глядя с балкона на зал приемов, женщина удалилась.

Золотой, кажущийся неподъемным трон Наставника Королей пустовал. Оставался вакантным и скромный деревянный престол архиалланесы. Священнослужители старательно делали вид, что его не существует. Лотт изо всех сил помогал им в этом начинании. Сидел себе на лавке, положив ладони на колени как ученик, внимающий своему первому уроку.

Он посмотрел в сторону тканого полотнища. Гэллос и Аллана в ореоле неземного света обнимали пульсирующую сферу. Начинавшаяся под куполом, поддерживающимся десятью колонами, тянущаяся во весь рост Обители Веры и ласкавшая язычками-кисточками отполированные панели ткань неплохо оттеняла человека, стоявшего перед ней. Со стороны казалось, что он невелик и неплохо сложен. Но как только Лотт пригляделся, понял, что смотрит на толстяка, уплетающего что-то напоминающее ватрушку.

Это мог быть архигэллиот. Скопцы склонны к полноте.

Лотт продолжил осмотр. Трое церковников вели размеренную беседу у опорной колонны, сделанной в виде архангела. Посланник богов держал на плечах своды, но на лице его скульптор высек вечную улыбку. Он страдал и радовался этому. Мука превратилась для него в развлечение.

Марш хмыкнул. Он и сам ощущал нечто подобное. Кажется, Лотт чувствовал легкое возбуждение от передряг, выпавших ему дорогой. И все бы ничего, но погибли люди. Погибла Кэт. Желтоглазая не смогла удержаться на веревке. Лотт все еще балансировал. Он смог выжить. Это было несправедливо. Он чувствовал себя ублюдком. Он радовался тому, что жив. Где-то в глубине души он знал, что еще побарахтается перед смертью. Но с другой стороны, сколько человек способны принять смерть как данность? Сказать себе, вот и конец, ты умираешь. Люди хватаются за жизнь. Они могут сделать последний вдох и не смогут надышаться. И будут сильно удивлены, когда легкие изменят им.

"Слишком молоды для архигэллиота", подумал Лотт, отводя взгляд.

Юркий священник с вздернутой кверху бородкой на южный манер ковылял к амвону. Он опирался на клюку и подволакивал ногу. Собравшиеся вежливо приветствовали его поклонами. Алланесы приседали в глубоком реверансе.

Лотт вздохнул.

Бесполезно. Все могут быть архигэллиотом. Старики похожи друг на друга. Дряхлые. С распухшими от подагры конечностями, маразмом и подводящим по ночам мочевым пузырем.

– Я бы не ставил на него.

Лотт мало что не подпрыгнул. Рядом с ним расположился церковник. Лотт не считал себя великим воином, но каким же нужно быть растяпой, чтобы к тебе подсели, а ты даже этого не заметил?

– Простите?

– Ты ищешь Иноккия, разве не понятно? Того, по чьему приказу тебя доставили в Обитель Веры.

– Вы знаете обо мне?

Лотт оценил монашка. Грубо тканая ряса говорила об аскетичном образе жизни. На шее у незнакомца болталась желтая монетка. Значит, с ним говорил медник. Монах был стар, но по нему трудно было сказать, сколько десятилетий осталось за плечами. Шесть, семь? Восемь? Он не был упитанным, но и голодающим этого человека сложно назвать. Монах напоминал Лотту старого капеллана Кабаньей Норы. Обычный человек, чья зрелость плавно перешла в старость, да так там и осталась. Казалось, медник только всю жизнь и дожидался того, чтобы поседеть, нажить морщины с пигментными пятнами и начать поучать молодых как следует жить.