Шрифт:
Возможно, что в его беспокойной душе проснулись какие-то смутные искания и что на время он, даже искренно, потянулся к религии. Но чистое учение Православной Церкви было чуждо всему внутреннему складу Распутина: темный мистицизм самой извращенной секты скорее всего мог его пленить.
Нет точных сведений о том, где именно странствовал Распутин, с кем встречался.
Князь Феликс Юсупов здесь несколько лукавит, так как он должен знать, что были опубликованы еще при жизни Григория Распутина его брошюры и статьи: «Житие опытного странника» (1907), «Мои мысли и размышления. Краткое описание путешествия по святым местам и вызванные им размышления по религиозным вопросам» (1911 и 1915), «Великие торжества в Киеве! Посещение Высочайшей семьи! Ангельский привет!» (1911), «Детство и грех» (в журнале «Дым Отечества», 1913, № 20), «По Божьему пути» (1914) и др.
В дневнике императора Николая II от 4 июня 1911 г. имеется запись: «После обеда имели радость видеть Григория (Распутина – В.Х.) по возвращении из Иерусалима и Афона» (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 257).
Кроме того, жизнь «старца» постоянно была в центре внимания либеральной и желтой прессы. Так, например, в газете «Биржевые Ведомости» 16–18 августа 1915 г. была опубликована обличительная статья Вен. Борисова «Житие старца Распутина».
Феномен Распутина и «распутинщины» породил целый поток бульварной литературы, особенно в годы революций. Часто, критикуя эзоповым языком Григория Распутина, журналисты и многие политические деятели метили в устои самодержавного строя и в определенный круг «властей предержащих». Однако стоит отдать должное и быть объективными. Вот, например, свидетельство бывшей фрейлины императрицы А.А. Вырубовой: «Судебное расследование Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства доказало, что политикой Распутин не занимался, и у Их Величеств разговоры с ним были всегда на отвлеченные темы и о здоровье маленького наследника». Тем не менее, загадочную и скандальную фигуру Григория Распутина общественное мнение тесно связывало с именем императрицы Александры Федоровны, что бросало мрачную тень на всю Царскую семью».
Определенно установлено лишь то, что он часто навещал один православный монастырь, где жили сосланные туда для «исправления» сектанты.
Сибирские монастыри были скорее похожи на большие богатые имения, чем на обители строго благочестивых аскетов. Немногочисленные монахи, поглощенные хозяйственными делами монастыря, не обращали внимания на поселенных у них «сектантов». Распутин мог вести с ними очень откровенные беседы, вникать во все тайны их культа, по внешности оставаясь в то же самое время ревностным и смиренным странником-богомольцем.
Та огромная внутренняя сила, которая была заложена самой природой в этом жутком человеке, несомненно исключительном при всей своей порочности, привлекала к нему особое внимание. Он, как индусский факир, мог не есть и не спать. Тренируя себя подвигами внешнего благочестия, он еще больше развивал в себе свои волевые способности. Окружающим он мог казаться чуть ли не святым, в то самое время как в его душе царил непроницаемый, чисто дьявольский мрак.
Распутин был находкой для сектантов, и они его по-своему очень оценили.
Интересовалось им и православное духовенство, не подозревавшее того, что этот постник и молитвенник ведет двойную игру. Свою склонность к сектантству Распутин держал в тайне с самого начала, а наружно всячески искал близости с представителями церкви, общение с которыми ему было необходимо для других целей.
Он старался чисто механически усвоить кое-что из Священного Писания, из духовно-нравственных наставлений и приобрести облик «Божьего человека», «старца», духовно мудрого и прозорливого.
При большой памяти, исключительной наблюдательности и огромных способностях к симуляции, он в этом успел. Конечно, в то время ему и в голову не приходила его будущая карьера. Не только в Петербург, но даже в европейскую Россию, от которой сибиряки чувствуют себя совершенно обособленными и удаленными, он и не собирался. Вернее всего, что праздная и бродячая жизнь странника занимала его сама по себе и казалась приятнее непрерывного крестьянского труда у себя дома.
Случайная встреча с одним молодым миссионером-монахом, впоследствии епископом, решила его судьбу. Монах этот был человек очень образованный, глубоко верующий, но детски чистый и наивный.
Имеется в виду молодой миссионер-монах Сергий (Иван Николаевич Страгородский), возвращавшийся из Японии сибирским путем в Санкт-Петербург. В 1904 г. Г.Е. Распутин отправился в Петербург, где сблизился с ректором духовной академии епископом Сергием (ставшим в 1943 Патриархом Московским и всея Руси). «Но в этот год епископ Сергий познакомит Григория с высокопоставленными архиереями и, в частности, епископами Феофаном и Гермогеном». (Платонов О.А. Жизнь за царя. (Правда о Григории Распутине). СПб., 1996. С. 23)
Он поверил искренности Распутина и, в свою очередь, познакомил его с епископом Феофаном [223] , который привез самозванного «подвижника» в Петербург.
Председатель Государственной Думы М.В. Родзянко делился воспоминаниями о роли епископа Феофана в судьбе Царской четы: «…Папюс вскоре был выслан, и его место занял Феофан, ректор СПБ Духовной академии, назначенный к тому же еще и духовником Их Величеств. По рассказам, передаваемым тогда в петербургском обществе, верность которых документально доказать я, однако, не берусь, состоялось тайное соглашение высших церковных иерархов в том смысле, что на болезненно настроенную душу молодой императрицы должна разумно влиять православная церковь, стоя на страже и охране православия, и, всемерно охраняя его, бороться против тлетворного влияния гнусных иностранцев, преследующих, очевидно, совсем иные цели.
Личность преосвященного Феофана стяжала себе всеобщее уважение своими прекрасными душевными качествами. Это был чистый, твердый и христианской веры в духе истого православия и христианского смирения человек. Двух мнений о нем не было. Вокруг него низкие интриги и происки иметь места не могли бы, ибо это был нравственный и убежденный служитель алтаря Господня, чуждый политики и честолюбивых запросов.
Тем более непонятным и странным покажется то обстоятельство, что к Императорскому Двору именно им был введен Распутин.
Надо полагать, что епископ Феофан глубоко ошибся в оценке личности и душевных свойств Распутина. Этот умный и тонкий, хотя почти неграмотный, мужик ловко обошел кроткого, незлобивого и доверчивого епископа, который по своей чистоте душевной не угадал всю глубину разврата и безнравственности внутреннего мира Григория Распутина. Епископ Феофан полагал, несомненно, что на болезненные душевные запросы молодой императрицы всего лучше может подействовать простой, богобоязненный, верующий православный русский человек ясностью, простотой и несложностью своего духовного мировоззрения простолюдина. Епископ Феофан, конечно, думал, что богобоязненный старец, каким он представлял себе Распутина, именно этой ясной простотой вернее ответит на запросы Государыни и легче, чем кто другой, рассеет сгустившийся в душе ее тяжелый мистический туман. Но роковым образом честный епископ был жестоко обморочен ловким пройдохой и вследствие сам тяжко поплатился за свою ошибку». (Родзянко М.В. Крушение империи. Харьков, 1990. С. 13–14)
223
Феофан (в миру Быстров Василий Дмитриевич) (1872–1940) – епископ, церковный писатель, архимандрит. Более подробно см. аннотированный список имен.
Обыкновенный мужик легко бы растерялся в столице. Он запутался бы в сложных нитях и сплетениях придворных, светских и служебных отношений, не говоря уж о том, что у него не хватило бы смелости, особенно на первых порах, держать себя так независимо и развязно, как держался Распутин.
А между тем свободное обращение и фамильярный тон, который позволял себе со всеми, вплоть до высокопоставленных лиц, этот бывший конокрад, в значительной степени способствовали его успеху.