Как только Горский укатил на северную окраину, где тоже готовилось к сдаче несколько домов, Двориков собрался в проектный институт. Больше ему тут делать было нечего. Он сухо простился с Воеводиным и вышел из прокуренной конторки.

Юрий остался наедине со своими неспокойными мыслями. «Воюйте смело, но не между собой…» Неужели Платон Ефремович скоро уйдет на пенсию? Раньше Юрий не задумывался об этом: знал свой участок, громко именуемый стройуправлением, даже красовался на доске Почета наравне с видавшими виды прорабами. В то время Двориков похваливал его за энергию, и он сам, Юрий, чуть ли не боготворил главного инженера, который издали рисовался совсем другим человеком. Наивное заблуждение! Двориков, конечно, всегда был Двориковым, и стоило немного поработать с ним на правах заместителя, как все иллюзии исчезли. Сперва Виталий Владимирович хотел было приучить его к безоговорочному послушанию. Не удалось. Потом начал выказывать свою власть где надо и где не надо, порою не считаясь с логикой строительных будней, как, например, сегодня в стычке из-за этой девятиэтажки. Непонятно, почему Платон Ефремович старается каждый раз сгладить их отношения. Для кого он это делает? Если для него, Воеводина, то напрасно: ему эта должность не нужна, хоть завтра может вернуться на свой участок. Если же для Дворикова, то разве Платону Ефремовичу все равно, кто примет трест? И вообще, зачем понадобилось ему соединить в одной служебной «связке» абсолютно разных и по возрасту, и по опыту, и по характеру людей?.. Юрий при удобном случае решил поговорить с управляющим. Ну не сработались они с Двориковым — чего же здесь такого непоправимого?

Он вернулся домой раньше обычного. Злата обрадовалась, обняла его прямо на пороге.

— Скоро придет мама и будем ужинать. Отец пока прилег отдохнуть.

Юрий снял комбинезон, умылся, подошел к зеркалу, чтобы причесаться.

— Опять ты заявился как маляр, — недовольным тоном сказала Злата, убирая испачканную робу. — Бери пример со своего шефа — на Виталии Владимировиче всегда ни пылинки.

— Модельер из ателье первого разряда.

— Что, поругались? Ну-ка рассказывай, рассказывай! — громко потребовала она.

— Тише, отца разбудишь.

— Говори, говори, я вся внимание. — Злата понизила голос до заговорщицкого полушепота.

Глядя на нее, Юрий улыбнулся, повеселел.

Они поженились в конце января. Свадьба была как свадьба, даже с посаженой матерью Златы, обязанности которой умело выполняла Таисия Лукинична, знающая все обряды. Гуляли субботу и воскресенье — благо теперь два выходных подряд и нет нужды приурочивать семейные торжества к общим праздникам. Одним словом, все было как и у других. На этом настояла Елизавета Михайловна, и Юрий, не решаясь обидеть маму, в конце концов согласился с ней, хотя и не терпел пышных церемоний. «Вот что значит жениться поздно, — выговаривала она сыну. — Ты вроде бы стесняешься, точно разведенный». Был и Владлен. Так что получилась классическая свадьба — с тайной печалью второго кавалера счастливой невесты. Елизавета Михайловна немного опасалась, как бы чего не вышло, но Владлен, к ее удовольствию, вел себя заправским дружкой…

С тех пор минуло почти три месяца. Удивительно свободно, естественно вошла в дом Воеводиных Злата Румянцева. Она не заискивала перед Елизаветой Михайловной, стараясь угодить свекрови во всем, как иные, не в меру услужливые невестки, и между ними установились добрые отношения. Злата без всякого усилия над собой называла свекровь мамой, которая, в свою очередь, ласково окрестила ее дочкой. «А еще говорят о каком-то вечном антагонизме между свекровью и снохой», — думал Максим Дмитриевич, с улыбкой наблюдая за женщинами. Несколько дольше Злата привыкала к нему, главе семьи, побаивалась его шуток. Всего один человек прибавился в доме Воеводиных, но жизнь потекла бойчее…

Юрий пожаловался Злате, до чего же трудно ему работать с Двориковым. Она выслушала, встала, прошлась по комнате, невольно подражая Елизавете Михайловне.

— А как ты с ним будешь ладить, если уйдет Платон Ефремович?

— Сам не представляю.

— Он тебе все припомнит. Такие люди на работе вымещают зло за домашние неурядицы, а дома — за служебные неприятности. Скажи, что ценит в нем Платон Ефремович?

— Конечно, инженерный опыт. Однако характер… Нет, придется уходить, пока не ушел Платон Ефремович.

— Куда это ты собрался?..

Юрий и Злата поспешно оглянулись: в распахнутой двери стоял Максим Дмитриевич.

— Да, пустяки, — сказал Юрий, застигнутый врасплох.

— Заговор против старших? — Максим лукаво прищурился, оглядывая молодежь. — Вы смотрите у меня, заговорщики! — весело погрозил он, присаживаясь к столу. — Что там новенького в городе?

Юрий ухватился за этот дежурный вопрос отца, лишь бы не отчитываться о «заговоре», и охотно стал рассказывать, как город готовится к празднику Победы. Максим с любопытством приглядывался то к сыну, то к невестке. Злата сидела в сторонке, положив, как ученица, руки на колени. «Плутовка, — думал он. — Заодно с мужем. Ничего не поделаешь — семья в семье. Вот уже и свои секреты появились».

— Ладно, не старайся, — сказал Максим сыну. — Я в курсе всех событий.

Юрий неловко пожал плечами: чего тогда спрашивать? Как раз в передней коротко прозвучал звонок.

— Ах, вы, оказывается, в полном сборе! Я сегодня немного припозднилась.

Елизавета Михайловна не сказала, отчего она задержалась, но и так было видно, что просидела в парикмахерской. Густые рыжеватые волосы тщательно уложены, брови чуточку подведены — искусно, в меру, и свежим розовым лаком блистают ноготки ее докторских пальцев. Она, кажется, начала следить за собой пуще прежнего, едва появилась в доме юная сноха. Молодость всегда бросает вызов пожившим на свете женщинам.

Максим только покачал головой, глядя на свою молодящуюся Лизу.

За ужином он сказал ей таким тоном, словно был наедине с женой:

— Сын-то собирается уходить со стройки.

Елизавета Михайловна перестала есть и с недоумением уставилась на Юрия, которому ничего другого не оставалось, как в нескольких словах повиниться и перед мамой, раз уж отец все слышал.

— Зря ты, сынок, горячишься, — мягко упрекнула она. — В жизни всякое бывает.

— Захвалили его на стройке, вот он и нос кверху, — сказал Максим. — Ишь ты, не сработался с человеком, который годится ему в отцы!