Ноланец не внемлет доводам рассудка.

Требовалось послать вызов на публичный диспут-турнир. Бруно пишет учтивое письмо ректору Парижского университета Жану Филезаку. Самым деликатным образом Ноланец с благодарностью припоминает доброе отношение к себе со стороны ректора и профессоров университета. Сообщает, что намерен вскоре покинуть Париж.

«Поэтому, — пишет он, — я выставил несколько положений, которые и предлагаю на обсуждение вам, чтобы оставить по себе некоторую память. Конечно, если бы я мог себе представить, что учение перипатетиков пользуется у вас большим уважением, чем Аристотель обязан ему, я бы отказался выставить мои тезисы. Мне было бы тягостно думать, что уважение и почтение, которые я хочу вам выразить, могут быть приняты за враждебное действие и оскорбление. Но я уверен, что ваш ум и ваше великодушие благожелательно отнесутся к выражению моего почтения… И поэтому я надеюсь на благоприятное решение не только Вашего Превосходительства, но и всей коллегии. Действительно, если новые мысли меня возбудят и принудят к резким выражениям, вероятно, и в этом случае вы оставите в силе философскую свободу и свободу научного преподавания. Если неудачно буду я нападать на истину, она благодаря этому сможет лишь больше прежнего укрепиться; если я везде и у вас также воспользуюсь всем своим влиянием, чтобы в борьбе утвердить истину, такая попытка не будет недостойною столь великой академии. Но если, на что я собственно и рассчитываю, благодаря этим зародышам новой философии, обнаружится нечто такое, что потомство найдет правильным и примет, тогда именно это явится наиболее достойным вашего университета, первого в мире».

Ноланец учтив и сдержан. Но оговаривается, что может прибегнуть к резким выражениям. Не менее показательна его ссылка на свободу философской мысли и преподавания наук. Один этот тезис мог бы стать причиной жаркого диспута. Большинством догматиков признавалась лишь свобода в границах дозволенных «свыше» одобренных авторитетами идей.

В университете Бруно слыл опасным вольнодумцем. Письмо его восприняли с недоверием, а приложенные к нему «Сто двадцать тезисов о природе и мире против парипатетиков» вызвали протест профессоров. Разрешение на диспут не предоставили. Он направил свои тезисы Генриху III. Подтверждая свою репутацию покровителя философии, король согласился оплатить издание тезисов и дозволить диспут.

На философском турнире полагалось выступать не самому зачинщику, а его представителю. Автор имел право вступать в спор лишь в особо сложной ситуации. Защищать тезисы Ноланца вызвался молодой дворянин Жан Эннекен, ученик Бруно. На диспут отвели три дня праздника троицы.

Три праздничных дня — на диспут. Значит, ожидалось интересное представление. Публика собралась до начала турнира. Вряд ли многих интересовала философия. Как на спортивных соревнованиях, тут важнее дух состязания, единоборство, острые выпады и контрудары. А то еще начнется грандиозная перебранка ученых мужей, перемежающих чеканную латынь с уличными ругательствами.

Примерно по такому сценарию и развивался диспут. В речи Эннекена, подготовленной с помощью Бруно, сначала говорилось о необходимости отрешиться от авторитета Аристотеля и вспомнить, что еще до этого философа в Греции были не менее великие мыслители Пифагор и Платон, которых следовало бы чтить в первую очередь.

Ссылаясь на Пифагора, Эннекен изложил учение Ноланца о движении Земли вокруг Солнца и множестве обитаемых миров. От Платона исходит идея о вечности и бесконечности Вселенной. Критикуя Аристотеля и ссылаясь на Пифагора и Платона, Эннекен утверждал основные положения ноланской философии: Вселенная не сотворена и конца света быть не должно; природа материальна и действует в силу присущей ей мудрости, «но не управляется извне никаким воображением, никаким советом, восходя от несовершенного к более совершенному, в творчестве мира сама себя создает неким образом»…

Выступление Эннекена сопровождалось ропотом публики и отдельными возмущенными выкриками. Речь закончилась. Бруно вызвал оппонентов: кто желает защитить тезисы Аристотеля и опровергнуть положения ноланской философии? Никто не вышел на кафедру. Бруно вновь повторил вызов. И добавил, что если противника не окажется, значит, высказанные идеи неопровержимы.

Вызов принял молодой адвокат Рауль Кайе. Умело расположил к себе публику первой же фразой: мол, профессора не выступают, считая унизительным оспаривать столь жалкие доводы Бруно.

— А что ответить на призывы сомневаться в авторитетах, — продолжал Кайе, — то сначала Аристотель, а следом и другие мудрейшие, с ними и святые отцы церкви? Если во всем сомневаться, то во что тогда верить? А если поверить жалкому вымыслу, якобы Земля не является центром мироздания, а человек — венцом творения, тогда во что превращается человек — без веры, без авторитетов, без всевышнего творца?! И ради чего такое поношение и унижение человека? Дабы оправдать бредни о том, что не светило движется вокруг Земли, а напротив — Земля вокруг него? Но для того чтобы опровергнуть эту нелепость, любой, кто не лишен зрения и разума, может выйти на свет божий и поглядеть, как движется по небосводу Солнце!

Так ответствовал велеречивый Кайе неистовому Ноланцу. Слова его публика встретила возгласами поддержки и восхищения. Эннекен возразил, цитируя своего учителя:

— Намерения Иордано Бруно Ноланца не в том, чтобы высказывать или как-нибудь утверждать могущее погубить всеобщую веру и религию. Не в том, чтобы выставить тезисы, могущие унизить какое-нибудь философское учение, поскольку оно ищет истину с помощью чисто человеческих доводов. Но в том, чтобы дать высокоученым профессорам философии случай испытать твердость или слабость столь распространенного и насчитывающего так много приверженцев учения перипатетиков…

Его перебивали, улюлюкали, требовали, чтоб отвечал сам Ноланец. Ретивые студенты выкрикивали веселые угрозы слегка вздуть этого академика без академии, дабы внушить ему почтение к великим учителям.

Бруно молчал.

Эннекен пробовал продолжать диспут. Ему не дали говорить. Бруно направился к выходу. Его сопровождали несколько учеников — а то бы не избежать побоев.

— Вот, вот ответ его! — ликуя, кричал вслед Кайе. — Как тьма скрывается с приходом светила, так бежит этот хвастливый Ноланец от сияния правды!..