Шрифт:
На этом месте впервые раздались крики бурного одобрения. Я с пониманием позволил публике выразить эмоции, потом с серьезным видом махнул рукой, требуя тишины.
– Однако у “Народного наблюдателя” был начальник, настоящий мужчина.
Лейтенант.
Военный летчик, потерявший ногу ради Отечества.
А кто же возглавляет эту “Бильд”?
Тоже лейтенант.
Даже обер-лейтенант.
Вот как!
Так что же не в порядке с этим человеком?
Может, ему недостает идеологического руководства?
Лейтенант из “Народного наблюдателя” в сомнительном случае спрашивал, что я об этом думаю.
Но обер-лейтенант из листка “Бильд”
ко мне не обращался.
Вначале я подумал: он из тех упрямцев, что держатся в стороне от любой политики.
Потом я установил: он очень даже часто спрашивает, когда ему требуется духовная поддержка.
Но: он звонит по другому номеру.
Некоему господину Колю.
Другому политику.
Если его так можно назвать.
Тому самому господину Колю, у которого он был свидетелем на свадьбе.
Я обратился с вопросами в издательство обер-лейтенанта.
Мне ответили:
все в полном порядке и сравнение с “Народным наблюдателем” неуместно.
Это, мол, бывший канцлер объединенной Германии.
Но именно это повергает меня в растерянность.
Ведь бывший канцлер объединенной Германии —
это я сам.
И я сомневаюсь, что объединенная Германия господина Коля объединена так же хорошо, как моя.
Кое-чего не хватает.
Эльзаса.
Лотарингии.
Австрии.
Судетской области.
Познани.
Западной Пруссии.
Данцига.
Верхней Силезии.
Мемельского края.
Не буду вдаваться в детали.
Но первым делом я подумал:
если господину шрифтляйтеру нужно компетентное мнение, пусть обращается не к шишке, а к голове.
Вновь бурное одобрение, которое я приветствовал серьезным кивком и продолжил:
– Но возможно, господин шрифтляйтер вовсе не заинтересован в компетентном мнении.
И я решил этого господина —
как сегодня прелестно говорят —
прогуглить.
Я нашел его изображение.
И мне все стало ясно.
Большой плюс, когда ты подкован в расовом учении.
Тогда хватает одного взгляда.
Этот “шрифтляйтер”,
называющий себя Дикман, конечно, не настоящий шрифтляйтер.
А лишь ходячий костюм да фунт жира на волосах.
Новая волна восторга доказала, что в лице шрифтляйтера Дикмана я нашел верную мишень. На этот раз я быстро оборвал публику, чтобы не ослабело напряжение.
– Но в конечном итоге поступок решает, где правда, где ложь.
Ложь – попытки убедить читателей, будто эта газета мой непримиримый враг.
А правду вы видите сами.
Потребовалось определенное графическое умение, чтобы обработать детали фотографии из мо его телефона, но факты остались без изменений и были только улучшены путем осветления и увеличения. Было четко видно, как госпожа Касслер оплачивает счет в “Адлоне”. А потом высветился крупный слоган Завацки: “Бильд” финансирует фюрера”.
Что сказать: такие бурные аплодисменты я слышал последний раз в 1938 году при аншлюсе Австрии. Но настоящая поддержка выразилась в количестве посетителей по моему адресу в интернет-сети. В иные моменты речь была даже недоступна – несказанная халатность. В былые времена я за такое отправил бы Зензенбринка на фронт. Утешало то, что слоган способствовал великолепному сбыту товаров: футболки, кофейные чашки, брелоки и прочее с надписью “Бильд” финансирует фюрера”. И запас товаров в торговых точках был изрядный.
Это меня вновь примирило с Зензенбринком.
Глава XXVII
Прошло три дня, и они капитулировали.
В течение первого дня провалился их иск. Суд отклонил претензии с убедительным обоснованием, что газеты “Бильд” вообще не существовало в то время, когда был фюрер, и, таким образом, слоган может относиться исключительно к телефюреру. А факт, что газета его финансировала, отрицать нельзя. И вообще, обостренное высказывание – чрезвычайно часто употребляемый стилистический метод самой газеты, потому именно она прежде всех должна мириться с тем, что о ней ведется речь в такой же манере.
Второй день им потребовался, чтобы понять безнадежность каких бы то ни было обжалований, а также для сбора информации о цифрах по продажам футболок, наклеек и чашек со слоганом. Некоторые порядочные молодые немцы даже стояли пикетом у здания издательства, хотя настрой у них было гораздо более шутливый, чем я считал уместным при данных обстоятельствах.
Меж тем я не мог ныне жаловаться на скупой отклик других изданий. Вначале это противостояние поместило меня лишь в парочку колонок с пустыми сплетнями, теперь же я начал проникать в немецкие культурные разделы. Еще шестьдесят лет назад я бы не придал ни малейшего значения тому, что обо мне судачат среди непривлекательных и непонятных измышлений мнимой культуры. Но в последнее время возникла тенденция причислять к культуре практически все. И стало быть, мое появление на подобных страницах можно было приветствовать как часть процесса трансформации, ибо это выделяло меня из усредненного политического телеувеселения и отмечало знаком качества политической серьезности. Тарабарский язык этих текстов остался без изменений за последние шестьдесят лет, было очевидно, что и сегодня для читательской аудитории наиболее взыскательными представляются тексты, которые остаются за гранью ее понимания, и она улавливает лишь позитивный основной тон.
В позитивности основного тона сомнений не было. “Южнонемецкая газета” похвалила “ретроспективу почти потемкинского образца”, с которой за “псевдоотражением неофашистских моноструктур проступает решительное пламенное воззвание в защиту плюралистического, а точнее, базисно-демократического процесса”. “Всеобщая франкфуртская газета” приветствовала “поразительную обработку системно-имманентных парадоксов в овечьей шкуре националистического волка”. А каламбурщики из “Зеркала онлайн” окрестили меня “наше наВОЖДение”, безусловно благожелательно.
На третий день, как я узнал позднее, шрифтляйтеру позвонила вдова издателя. Смысл ее речи заключался в том, что, мол, сколько еще шрифтляйтер намерен терпеть издевательство над памятью почившего издателя и что она лично больше не желает ждать и завтра же кошмар должен окончиться.
А уж как этого добиться – дело шрифтляйтера.
Когда вскоре после полудня я направлялся в свой кабинет, то еще издалека увидел прыгающего по коридору Завацки. В несколько подростковой манере он непрерывно дергал рукой, сжимая кулак, и выкрикивал: “Йес! Йес! Йес!” Форму он выбрал, на мой взгляд, неподходящую, но его восторг я разделял. Капитуляция была практически безоговорочной. В ходе переговоров, которые дама Беллини проводила лично, постоянно советуясь со мной, была для начала оговорена многодневная пауза в освещении событий, в течение которой меня, однако, дважды должны были похвалить на первой странице как “победителя” дня. За это мы согласились после каждого шага убирать с рынка один из товаров под предлогом “нет в наличии”.