Шрифт:
Как уже выяснено, в русском языковом менталитете «ядром» внутренней жизни личности, в отличие от английского, выступает не сознание (mind), т. е. голова, а душа, т. е. сердце. Однако в языках мира есть и более экзотичные, с нашей точки зрения, органы, в которых сосредотачивается психическая жизнь человека. Так, Е.А. Найда пишет, что если бы пришлось традиционным способом составлять словарь ануаков, то могло бы показаться, что их язык почти лишен терминов, описывающих психологические состояния или отношения, в то время как в действительности их язык изобилует такими выражениями. Однако многие из них представляют собой экзоцентрические сочетания, содержащие слово cwiny «печень»;у него есть cwiny «он хороший», его cwiny хорошая «он благородный», его cwiny плохая «он необщительный», его cwiny мелкая «он легко раздражается», его cwiny тяжелая «он печальный», его cwiny упорна «он храбрый», его cwiny белая «он добрый», его cwiny холодная «он не допустит невежливости и не начнет есть раньше других», его cwiny сожжена «он раздражителен», его cwiny сладкая «он счастлив».
Китайские культурные концепты yin / yang («инь / ян»). В
китайском языковом менталитете существует специфическое культурно-этническое представление о ценностно окрашенной противопоставленности положительного мужского начала отрицательному женскому. Как пишет О.А. Корнилов, подобно большинству китайских иероглифов, не имеющих четкой предметной соотнесенности, иероглифы yin и yang обозначают целый комплекс понятий, берущих свое начало в древнекитайской натурфилософии и объединенных между собой как раз национальной логикой мироосмысления. Человек, не знакомый с китайской культурой, подобное соединение в одном концепте сразу целого комплекса более частных концептов воспринимает как обыкновенную многозначность, чему способствует традиционная линейная форма подачи толкований в двуязычном словаре, когда эти значения нумеруются. Однако следует говорить именно о неразрывном комплексе частных понятий, составляющих более общий национально-специфический концепт. Доминанта «положительное отношение к мужскому началу и отрицательное отношение к женскому началу» отражена, во-первых, в самом наборе частных концептов, образующих сложные концепты yin и yang, и, во-вторых, в общей семантике их лексических дериватов. Что же означают китайские иероглифы yin и yang с точки зрения лексической семантики?
Концепт yang объединяет следующие более частные концепты: '1. Относящийся к Солнцу, свету. 2. Мужское начало по древней натурфилософии. 3. Положительность'.
Набор частных концептов сложного концепта yin можно охарактеризовать как полную противоположность набору концептов yang: '1. Относящийся к Луне, темноте. 2. Женское начало по древней натурфилософии. 3. Отрицательность'.
При этом иероглиф yang входит в слова со значением: 'Солнце', 'положительный электрический заряд', 'на этом свете, в мире живых', 'открытая канава', 'светолюбивый', а иероглиф yin – со значением 'загробный мир, тот свет', 'пасмурная погода', 'интриги, коварство', 'отрицательный электрический заряд', 'тень от дерева', 'закрытая канава', 'темная сторона чего-л., обратная сторона медали', 'туча', 'зловредный' и пр.
«Положительность» во всех смыслах мужского начала и «отрицательность» (тоже во всех смыслах) женского начала для носителей китайского языкового сознания на основе данных примеров представляются очевидными. О. А. Корнилов сравнивает эти представления с русскими и обнаруживает серьезные этнокультурные отличия: «Другая история, другая культура формируют другое сознание, которое порождает концепты, связывающие то же самое женское начало не с темнотой, холодом, скрытностью, коварством, потусторонним миром и прочей «отрицательностью», а с понятиями материнства, теплоты, мягкости, животворности и любви (вспомним хотя бы …концепты русского языкового сознания: земля – матушка, родина – мать). Для русского языкового сознания (да и, очевидно, большинства других) соединение вместе в одном емком сложном понятии идей женского начала и темноты, потусторонности, коварства, скрытности и обобщенной отрицательности является противоестественным и малопонятным…» [Корнилов 2003: 186–188].
Японский культурный концепт дружбы. В японском языковом менталитете, отражающем строго регламентированную структуру межличностных отношений в социуме, нет единого и недифференцированного понятия 'друг', зато есть взаимосвязанные и взаимо-пересекающиеся обозначения, для которых существенными ценностными признаками отношений, характеризуемых нами как дружеские, могут выступать пол, возраст и социальная среда.
По словам А. Вежбицкой, в японской культуре лексически различаются два основных типа отношений между людьми, «подобных дружбе»: shinyu и tomodachi. Говоря в общих чертах, shinyu можно было бы истолковать как 'близкий друг', тогда как tomodachi ближе к просто 'другу'. Например, о детях детсадовского возраста можно сказать, что у них есть свои tomodachi, но не shinyu – возможно, потому, что маленькие дети считаются (пока) не способными к подлинной «близости».
Но «близость» не единственное различие между этими двумя категориями. Обычно shinyu указывает (по крайней мере, для говорящих старшего поколения) на лицо того же пола (у мужчин shinyu обычно мужчины, а у женщин shinyu – женщины), тогда как употребление tomodachi не ограничивается подобным образом. Эта связь между «близостью» и «принадлежностью к одному полу» многое раскрывает нам в японских моделях интерперсональных отношений.
Другие японские слова, обозначающие интерперсональные отношения, также весьма показательны. Например, есть слово doryo, указывающее на людей, с которыми человек вместе работает, но только имеющих тот же статус. Есть также слово nakama (от naka 'внутри'), обозначающее группу «друзей» (так сказать, «общество» человека), и его производные, такие как nominakama (приблизительно 'собутыльники'), asobinakama (приблизительно 'товарищи в игре') и shigotonakama (приблизительно 'с кем человек работает'). Есть также слово yujin, иногда описываемое как более официальный эквивалент для tomodachi. Каждое из этих слов отражает представления и ценности, характерные для японской культуры и отсутствующие в менее дифференцированном английском концепте 'friend'.
Совершенно очевидно, что в аксиологической сфере японского языка не концептуализируется значимость общей идеи, так сказать, «дружбы вообще», которая представлена, например, в ценностной сфере русского или английского языковых менталитетов. Носители японского языка предпочитают акцентировать и выделять разные типы и разные «регистры» межличностных отношений, их различную «весомость» в системе ценностей, в зависимости от возрастного, полового или профессионального статуса объектов этих отношений. Это вполне соответствует самому духу японского общества, для которого характерно повышенное внимание к самым тонким и порою непонятным взгляду западного человека вопросам социальной и культурной иерархии людей. Это существенно влияет на сами параметры оценки человека в японской культуре.