Как только Генриетту приняли в больницу, медсестра взяла у нее кровь, слила ее в пробирку и поместила на хранение на случай, если позднее пациентке понадобится переливание. На пробирке она сделала пометку «ЦВЕТНАЯ». Врач опять посадил Генриетту на гинекологическое кресло, чтобы взять еще немного клеток с шейки матки по просьбе Джорджа Гая, который хотел посмотреть, будет ли вторая партия расти так же, как и первая. Однако тело Генриетты оказалось настолько отравлено токсинами, которые в норме выводятся с мочой, что ее клетки погибли сразу после того, как их поместили в питательную среду.

Первые несколько дней в больнице Генриетту навещали Дэй и дети, но после их ухода она часами плакала и стонала. Вскоре медсестры попросили Дэя не приводить больше детей, потому что их посещение чересчур сильно расстраивало больную. С тех пор каждый день в одно и то же время Дэй парковал свой «бьюик» позади больницы Хопкинса и садился с детьми на маленькой лужайке на Вулф-стрит — как раз под окнами палаты Генриетты. Она заставляла себя встать с кровати, прижималась лицом и руками к окну и смотрела, как ее дети играют на лужайке. Но через несколько дней у нее не осталось сил, чтобы подойти к окну.

Врачи тщетно пытались облегчить ее страдания. «Судя по всему, демерол не уменьшил боль, — написал один из них, после чего попробовал морфий. — Этот препарат тоже не помог». Генриетте дали дроморан. «Помогает», — написано в карте. Но ненадолго. В конце концов один из врачей попытался ввести чистый спирт прямо в позвоночник Генриетты. «Инъекции спирта завершились неудачей», — написал он после.

Казалось, что новые опухоли появлялись у нее каждый день — на лимфоузлах, костях таза, половых губах. Почти все время у Генриетты держалась высокая температура — до 40,6°C. Врачи прекратили облучение и выглядели потерпевшими поражение в борьбе с раком — как и сама Генриетта. «Генриетта по-прежнему несчастнейшее существо, — написали они. — Она стонет», «Ее постоянно тошнит и она говорит, что ее рвет от любой еды», «Пациентка сильно не в порядке… очень беспокойна», «Насколько я вижу, мы делаем все, что может быть сделано».

Нет записей о том, посещал ли Джордж Гай Генриетту в больнице и говорил ли он ей о ее клетках. Все, с кем мне удалось побеседовать, и кто мог быть в курсе этого события, утверждали, что Гай и Генриетта никогда не встречались. Все, за исключением Лауры Орельен — микробиолога и коллеги Гая из больницы Хопкинса.

«Никогда не забуду, — рассказывала Орельен, — как Джордж поведал мне, как склонился над кроватью Генриетты и сказал ей: „Твои клетки принесут тебе бессмертие“. Он объяснил ей, что эти клетки помогут спасти жизни бесчисленного количества людей, и она улыбнулась. Она сказала ему, что рада, что ее боль принесет кому-то пользу».

Спустя несколько дней после моего первого разговора с Дэем я ехала из Питтсбурга в Балтимор, чтобы встретиться с его сыном Дэвидом (Сонни) Лаксом-младшим. Он, наконец, перезвонил мне и согласился на встречу, заявив, что мой номер стерся из памяти его пейджера. Я тогда не знала, что, прежде чем перезвонить мне, он пять раз в панике звонил Патилло и задавал тому вопросы на мой счет.

План был такой: по приезде в Балтимор я отправляю сообщение Сонни на пейджер, затем он встречает меня и отвозит в дом к своему брату Лоуренсу, где мы встречаемся с их отцом и, если повезет, с Деборой. Поэтому я поселилась в гостинице Holiday Inn в деловой части города, села на кровать с телефоном на коленях и набрала номер пейджера Сонни. Он не ответил.

Из окна своего номера я разглядывала находящуюся напротив через улицу высокую готическую кирпичную башню с большими часами наверху из потемневшего серебра, с крупными буквами B-R-O-M-O-S-E-L-T-Z-E-R вокруг циферблата. Я смотрела, как стрелки медленно проплывали мимо букв, каждые пять минут звонила Сонни и ждала телефонного звонка.

В конце концов я схватила толстенную телефонную книгу Балтимора, открыла на букве «Л» и, ведя пальцем вниз, стала читать длинную вереницу имен: Аннет Лакс …Чарлз Лакс… Я решила обзвонить всех Лаксов, указанных в книге, и спрашивать их, знали ли они Генриетту. Однако у меня не было с собой мобильника, а городскую линию занимать надолго не хотелось, поэтому я еще раз набрала номер пейджера Сонни, затем села обратно на кровать с телефоном и телефонным справочником на коленях. Я принялась перечитывать пожелтевшую копию статьи в газете Rolling Stone («Катящийся камень») от 1976 года, написанной о Лаксах автором по имени Майкл Роджерс, который первым из репортеров смог пообщаться с семьей Лаксов. Эту статью я уже многократно перечитывала, но хотелось освежить в памяти каждое слово.

Примерно в середине текста Роджерс написал: «Сижу на седьмом этаже Holiday Inn в деловой части Балтимора. В термоизолирующее венецианское окно видны огромные башенные часы, цифры которых заменены буквами B-R-O-M-O-S-E-L-T-Z-E-R. У меня на коленях телефон и телефонный справочник Балтимора».

Я внезапно выпрямилась с ощущением, будто очутилась в одном из эпизодов сериала «Сумеречная зона». Более двух десятилетий назад — мне тогда исполнилось всего три года — Роджерс просматривал тот же телефонный справочник. «Примерно на середине списка Лаксов стало понятно, что с Генриеттой был знаком практически каждый», — писал он. Так что я вновь открыла телефонную книгу и принялась набирать номера в надежде найти одного из тех, кто знал Генриетту. Однако либо никто не отвечал на звонки, либо вешали трубку, либо говорили, что никогда не слышали о Генриетте. Я раскопала старую газетную статью, где раньше видела адрес Генриетты на станции Тернер: дом 713 по авеню Нью-Питтсбург. Пришлось просмотреть четыре карты, прежде чем нашлась такая, где на месте Станции Тернер не были напечатаны объявления либо изображены соседние районы в увеличенном масштабе.

Как оказалось, Станция Тернер была не просто спрятана на карте. Чтобы туда попасть, пришлось проехать полмили мимо бетонной стены и забора, отделявшего поселок от межштатной автомагистрали, пересечь несколько местных дорог и попетлять, оставить позади церкви, разместившиеся на первых этажах в помещениях бывших магазинов, гудящую электростанцию размером с футбольное поле и ряды заколоченных досками магазинов и жилых домов. В конце концов на парковке опаленного пожаром бара с розовыми в кисточках занавесками я увидела потемневший деревянный указатель с надписью «Добро пожаловать на Станцию Тернер»).