Другой ученый желал знать, не являлось ли замеченное Гартлером сходство разных линий клеток просто следствием спонтанной трансформации, заставляющей все клетки вести себя сходным образом.

В конце концов слово взял Роберт Стивенсон из Комитета по сбору культур клеток: «Судя по всему, требуется более тщательное расследование, чтобы понять… не придется ли нам начинать все сначала, чтобы выделить некоторые новые линии человеческих клеток».

Тут вмешалась Сю, добавив: «Хотелось бы дать высказаться первыми тем, кто положил начало этим линиям клеток, — тем, кого атаковал доктор Гартлер. Если им есть что сказать в свою защиту, мы хотели бы это выслушать».

Роберт Чанг из Гарварда, чья широко использовавшаяся «линия клеток печени Чанга» числилась в списке Гартлера среди прочих зараженных HeLa линий, сердито глянул со своего места. Он использовал эти клетки для открытия ферментов и генов, специфичных для клеток печени. Если Гартлер был прав, и эти клетки действительно происходили из шейки матки Генриетты, то исследование печени, проведенное Чангом с их помощью, оказывалось лишенным всякой ценности.

Леонард Хейфлик имел особую личную связь со своей линией клеток WISH, которую Гартлер тоже назвал в числе зараженных: он вырастил ее из клеток, взятых из амниотической оболочки, в которой когда-то плавала его неродившаяся дочь. Хейфлик спросил Гартлера, возможно ли обнаружить G6PD-А в образцах, взятых у белых людей.

«О субъектах кавказской [европеоидной] расы с G6PD-A сообщений не поступало», — ответил Гартлер.

Чуть позже — во время беседы под председательством Джорджа Гая — Хейфлик сделал доклад о «фактах и теориях» спонтанной трансформации клеток в культуре. Прежде чем начать речь, Хейфлик поднялся на подиум и заявил, что, поскольку при тестировании клеток линии WISH предположительно был выявлен генетический маркер, обнаруженный только у черных людей, он во время перерыва позвонил своей жене и поинтересовался, действительно ли он был отцом своей дочери. «Она заверила меня, что мои наихудшие страхи были необоснованными», — сказал он. Аудитория разразилась смехом, и больше никто ничего не сказал публично об открытиях Гартлера.

Однако некоторые люди приняли Гартлера всерьез: прежде чем покинуть конференцию, Стивенсон встретился за обедом с несколькими лучшими культиваторами клеток и попросил их по возвращении в свои лаборатории заняться проверкой клеток на наличие генетического маркера G6PD-A, чтобы понять масштаб проблемы. Проверки показали, что многие линии клеток содержали G6PD-A, включая клетки кожи, которые Джордж Хайэтт несколько лет назад трансплантировал на руку солдата. Поскольку в лаборатории Хайэтта в то время не было клеток HeLa, то использованные в его эксперименте клетки могли быть заражены еще до того, как они к нему попали. И хотя мало кто осознавал это, то же самое происходило в лабораториях по всему миру.

И все же многие ученые по-прежнему отказывались верить в реальность заражения клетками HeLa. После конференции, на которой Гартлер «сбросил» то, что стало известно как «бомба HeLa», большинство исследователей продолжали работать с клетками, которые, по утверждению Гартлера, были зараженными. Тем не менее Стивенсон и несколько других ученых осознали потенциальный масштаб проблемы заражения клетками HeLa и потому начали разрабатывать генетические тесты, которые могли бы идентифицировать клетки HeLa в культуре, вместо того чтобы просто проверять культуру на наличие G6PD-A. И в конце концов эти тесты привели их к семье Генриетты.

Спустя два месяца после того, как Сонни Лакс меня «продинамил», я вновь поджидала его, на этот раз в холле гостиницы Holiday Inn в Балтиморе. Было 1 января, и Сонни уже опаздывал на два часа. Решив, что он опять уклонился от встречи, я стала собираться к отъезду, как вдруг услышала мужской голос, воскликнувший: «Так это вы мисс Ребекка?!»

Неожиданно рядом со мной вырос Сонни с широкой и застенчивой щербатой улыбкой, делавшей его похожим на пятидесятилетнего подростка. Он рассмеялся и похлопал меня по спине.

«Вы же не отстанете, верно? — спросил он. — Признаться, я знаю только одного человека еще упрямее вас — это моя сестра Дейл».

Ухмыльнувшись, он поправил свою черную шоферскую кепку: «Я пытался убедить ее встретиться с вами сегодня, но она даже слышать не хотела».

Смеялся Сонни оглушительно. Его озорные глаза превращались в узенькие щелки, когда он улыбался. Лицо его было доброжелательным и приятным, открытым миру. Он был худ, ростом самое большее пять футов и девять дюймов [175,26 см] и носил тщательно подстриженные усы. Протянув руку к моей сумке, он сказал: «Что ж, пора в путь».

Я последовала за ним к «вольво», который он оставил незапертым и со включенным двигателем прямо на парковке рядом с гостиницей. Машину он одолжил у одной из дочерей. «Никто не хочет ездить в моем старом потрепанном фургоне, — пожаловался Сонни, включая передачу. — Готовы ли вы к встрече с Большим Кахуной?»

— Большим Кахуной?

— Ага, — ухмыльнулся Сонни. — Дебора говорит, чтобы вы сначала поговорили с нашим братом Лоуренсом, прежде чем с вами будет говорить кто-то другой. Он проверит вас и решит, что к чему. Если он скажет, что все в порядке, то, может быть, и остальные из нас тоже поговорят с вами.