Каждый раз я отвечала одно и то же: что я еще не продала книгу, поэтому пока что оплачиваю все расходы из студенческих займов и кредитных карт. В любом случае я не могу заплатить ей за то, что она мне сообщает. Вместо этого я обещала, что если книга когда-нибудь будет напечатана, то я открою стипендиальный фонд для потомков Генриетты Лакс. Когда у Деборы было хорошее настроение, эта идея приводила ее в восторг. «Образование — это все, — заявляла она. — Если бы у меня его было побольше, то, может быть, мне было бы легче понять все эти вещи насчет моей матери. Вот почему я всегда говорю Дэвону: давай учись, изучай все, что сможешь». В плохие дни она считала, что я вру, и опять переставала со мной общаться.

Такие моменты никогда не длились долго и всегда заканчивались просьбой Деборы снова и снова пообещать никогда ничего не скрывать от нее. В конце концов я сказала, что она может даже сопровождать меня в некоторых поездках, если хочет, и она ответила: «Хочу побывать в центрах, колледжах и все такое. Где учатся. И еще я хочу найти медицинские записи и отчет о вскрытии моей сестры».

Я стала отправлять ей массу информации, которую узнавала о ее матери, — статьи из научных журналов, фотографии ее клеток, порой даже романы, стихотворения или короткие рассказы на тему HeLa. В одном из них сумасшедший ученый использовал HeLa в качестве биологического оружия для распространения бешенства; в другом рассказывалось о желтой малярной краске из клеток HeLa, которая умела разговаривать. Я отправляла Деборе новости о выставках, где несколько художников рисовали клетки HeLa на стенах, а другая художница показывала культуру в форме сердца, которую вырастила, смешав с HeLa свои клетки. Каждую посылку я сопровождала заметками с объяснениями, что сие означает, четко подписывала, где вымысел, а где факты, и предупреждала Дебору обо всем, что могло бы ее расстроить.

Каждый раз, получив посылку, она звонила мне обсудить прочитанное, и постепенно ее панические звонки становились все реже. Вскоре, поняв, что я того же возраста, что и ее дочь, она стала звать меня Бу и заставила купить мобильный телефон, ибо волновалась, когда я вела машину на федеральных автомагистралях. Каждый раз, когда я беседовала с ее братьями, она кричала им полушутя: «Не пытайся отбить моего журналиста! Иди ищи себе своего!»

Когда мы встретились для первой совместной поездки, Дебора вышла из машины в черной юбке до колен, черных сандалиях на каблуках и черной рубашке, поверх которой накинула открытый черный жакет. Обнявшись со мной, она пояснила: «Я надела журналистскую одежду!» И, показав на мою наглухо застегнутую черную рубашку, черные брюки и черные ботинки, добавила: «Ты всегда ходишь в черном, и я решила одеться как ты, чтобы не выделяться».

К каждой поездке Дебора под завязку набивала свой джип разной обувью и одеждой, которые могли пригодиться («Никогда не знаешь, в какой момент переменится погода»). Она брала с собой подушки и одеяла, на случай если мы где-нибудь застрянем, вентилятор, если нам станет жарко, все свои инструменты для стрижки и маникюра из школы красоты, коробки с видеокассетами, диски с музыкой, канцтовары и все документы, имевшие отношение к Генриетте. Мы всегда путешествовали на двух машинах, потому что Дебора еще не доверяла мне настолько, чтобы ехать вдвоем на моей. Я ехала следом и наблюдала, как ее черная водительская кепка покачивается в такт музыке. Иногда, скругляя повороты или останавливаясь на светофоре, я могла слышать, как она громко поет «Рожденный жить на воле» или свою любимую песню Уильяма Белла «Я забыл, что я твой любовник».

В конце концов Дебора разрешила мне зайти в ее дом. Там было темно, плотные шторы были задернуты, черные кушетки, неяркое освещение, а на темно-коричневых стенах, обитых деревянными панелями, висели плакаты в черном цвете с религиозными сценами. Мы с ней все время проводили в ее кабинете, где она спала почти каждую ночь, вместо того чтобы ночевать в спальне вместе с Паллумом, — как она мне объяснила, они много ссорились, и им требовалось свободное пространство.

Комната Деборы была шириной около шести футов, у одной из стен стояла двуспальная кровать и рядом с ней, почти касаясь ее, — небольшой стол. На столе, под стопками бумаг, коробками с конвертами, письмами и счетами лежала Библия ее матери, с покоробившимися и потрескавшимися от времени страницами и в пятнах плесени, внутри которой по-прежнему были вложены локоны волос Генриетты и Эльси.

Стены комнаты Деборы от пола до потолка были увешаны цветными фото медведей, лошадей, собак и кошек, вырванными ею из календарей, с почти дюжиной ярких войлочных квадратов, которые они с Дэвоном вырезали вручную. На одном из них, желтом, крупными буквами было написано: «БЛАГОДАРЮ ТЕБЯ, ИИСУС, ЗА ТО, ЧТО ТЫ ЛЮБИШЬ МЕНЯ»; другой — с надписью «СБЫВШИЕСЯ ПРОРОЧЕСТВА» — был украшен монетами из оловянной фольги. Полка в изголовье кровати была до краев завалена видеокассетами с инфорекламой: джакузи, автофургоны, путешествие в Диснейленд. Почти каждый вечер Дебора говорила: «Эй, Дэвон, хочешь поехать на каникулы?» После утвердительного кивка она спрашивала: «Куда хочешь отправиться — в Диснейленд, на курорт или в путешествие на автофургоне?» Каждую кассету они пересматривали по многу раз.

В конце одного из посещений я показала Деборе, как выходить в Сеть с ее старого компьютера, который кто-то отдал ей много лет назад, а потом научила пользоваться поисковиком Google. Вскоре она начала принимать амбиен — наркотический снотворный препарат — и просиживала ночи напролет в лекарственном тумане, набирая в Google «Генриетта» и HeLa.

Дэвон называл амбиен Деборы «дурацким лекарством», потому что после него она бродила по дому посреди ночи, как зомби, болтала ерунду и пыталась на завтрак рубить мясницким ножом злаковые хлопья. Дэвон, когда оставался с ней, зачастую, проснувшись среди ночи, находил бабушку спящей за компьютером; голова и руки ее мирно покоились на клавиатуре. Он просто стаскивал ее со стула, укладывал в кровать и укрывал одеялом. Если же Дэвона не было, то, проснувшись, Дебора часто обнаруживала, что спала лицом на столе в окружении горы распечатанных страниц, выпавших из принтера на пол: научных статей, заявок на патент, случайных газетных статей и постов блогов, включая и многое из того, что не имело ни малейшего отношения к ее матери, зато содержало слова Henrietta, lacks или Hela.

На удивление, последнее слово встречалось довольно часто. Хела — исконное название страны Шри-Ланка, где активисты носят плакаты с требованиями «Справедливости для народа хела». Еще это имя не существующей более немецкой компании — производителя тракторов, собаки-призера породы ши-цу, приморского курорта в Польше, рекламной фирмы в Швейцарии, датского судна, на котором собираются желающие выпить водки и посмотреть кино, а также героини комиксов компании «Марвел», которая действует в нескольких онлайновых играх: семи футов ростом, наполовину черная, наполовину белая богиня, которая является отчасти мертвой, отчасти живой, обладательница неизмеримого интеллекта, сверхчеловеческой силы, божественной жизнестойкости и продолжительности жизни, а также пятисот фунтов [226,8 кг] крепких мышц. На ее совести мор, болезни и катастрофы; ей нипочем огонь, радиация, яды, едкие вещества, болезни и старение. Еще она способна левитировать и контролировать мысли людей.