Потекли томительные минуты нашего заточения. Они слагались в часы, но я этого не замечала. Потому что, свернувшись у стены и накрывшись шикарной меховой шубой, обнаруженной в одном из ящиков, снова заснула. Да так крепко, что не слышала мужского разговора бизнесмена и историка, вздохов и охов Егоровны и томительного молчания Павла. Сон-утешитель простер надо мной свои благословенные крылья. Я плыла в темно-синем теплом море, и желтый песок берега уже превратился в узкую, теряющуюся на горизонте полоску. Но страха не было, и возвращаться не хотелось. Не к кому мне было возвращаться. Мосты сожжены, и два дорогих человека не бросятся меня спасать, потому, что я сама отказалась от них. Значит, я буду плыть пока смогу, а потом Водяной утянет меня к себе на дно, и боль в разорванном напополам сердце, наконец, утихнет. Я уже чувствую, как его полупрозрачные руки опутывают меня лентами водорослей, и все-таки пугаюсь. Рот сам собой раскрывается для крика, но липкая водоросль закрывает его зеленым кляпом, и остается только мычать и корчиться в напрасных попытках освободиться.

– Ум!!! – возмущенно мычу я, как оказалось уже наяву, и понимаю, что на самом деле связана по рукам и ногам. А рот мне закрывает совершенно банальный скотч. Мама дорогая!

– Тихо, Ника. Спокойно, – голос Немова чуть звенит, и я понимаю, что это не сулит ничего хорошего. – Тут твой Челноков неплохую идею подкинул. Короче, пока ты спала, мы постановили так: раз ты не можешь выбрать из нас двоих, мы это сделаем за тебя. А поскольку никто не хочет уступить, решим все по-мужски. Дуэлью. Зацепин не зря про пистолеты болтал. Я проверил все точно. Порох сухой, пули есть. Места достаточно. Если от стены до стены. Дыма от выстрела не, так уж и много. И шансы почти равные. Ну, а если мы оба того… Тоже не страшно. Ты же от нас обоих отказалась. Значит, и так, и так одна осталась бы. В общем, не мычи и не дергайся. Я наперед знаю, что ты скажешь. Что оставшегося в живых прибьешь самолично. Извини, не верю. Я хорошо тебя знаю, побесишься и примешь. И будешь счастлива.

Он осветил меня фонарем, спрятав свое лицо за конусом света. Хотелось надеяться, что одолевшая меня слезоточивость вызвана именно избытком фотонов, бьющих в глаза. Сволочи! Гады! Вот только развяжите меня, и я вам покажу!

– У нас все по правилам будет, – „успокоил“ меня присевший рядом Павел. – Зацепин и Панфилов согласились секундантами быть. Зацепин знает, как эти пистолеты устроены. Зарядит одинаково. Мы-то по старинному оружию не очень… А ты тут посиди. Потом кто из нас останется тебя развяжет.

– И этому оставшемуся, я категорически не завидую, – хмыкнул Виталий. – Хватит мычать, Ника. Все равно ведь не развяжем. Мужики мы или нет? Как сказали, так и будет. Ну что, Челноков, пошли что ли? Лично я себя идиотом чувствую с этой дуэлью. Но что делать… В рукопашной ты мне сейчас не соперник. Да и не только сейчас. И в „гусарскую рулетку“ нам не сыграть. У меня ведь пистолет – не револьвер. А так… Даже что-то романтическое есть. Пушкин и Дантес. Лермонтов и этот… Не помню.

– И я не знал никогда, – Павел поднялся. – Пойдем. Нечего тянуть.

– Пойдем.

И они ушли, оставив меня связанной, прислоненной спиной к какой-то огромной картине, которую я так и не удосужилась рассмотреть. Я мычала и ревела, но заигравшиеся в мужские игры идиоты не обращали на меня никакого внимания. Зацепин и Панфилов преисполненные важности момента колдовали с пистолетами. До меня донесся возбужденный голос историка:

– Надо же, никогда не думал, что буду секундантом. Наверное, это подарок судьбы напоследок. Господа, подойдите сюда. Выбирайте пистолеты. Кстати, дуэли проходили по разным сценариям. В некоторых стреляли одновременно, в некоторых по очереди. В зависимости от того, кто кого вызвал на дуэль. По каким правилам будете стреляться вы? Одновременно или по очереди?

– Одновременно, – одновременно ответили оба моих жениха, и я едва сдержала рванувшийся из горла вой. Могла бы и не сдерживать. Все равно скотч перекраивал любые звуки в неопределенное мычание. Мама дорогая, что же вы, сволочи, творите?! Вот до чего доводит мужиков вынужденное ничегонеделание. Крышу сносит быстрее, чем в горячих точках.

Я дергалась и извивалась, пытаясь хоть как-то ослабить веревки. Но куда там! Виталий спеленал меня на высшем уровне: и крепко, и кровообращение не нарушится. Господи, да уберите же кто-нибудь эту липкую штуку с моего рта. Я выберу! Слышите, я выберу одного! Брошу монетку и выберу! Только не расходитесь от поставленного на ящик фонаря, направляющего вверх электрический луч. Мрак наполненного сокровищами бункера разделился на две равные половины, в каждой из которых дорогой мне человек, почти чеканя шаг, двигался из света во тьму. Уходил от меня навсегда. Немов сказал правду, здесь их шансы равны. Они убьют друг друга. И оба это знают. Но тогда почему? Почему-у-у?!

– Напоминаю, стрелять только после моей команды, – обратился историк к замершим у противоположных стен дуэлянтам. – Когда я скажу „Сходитесь“, можете сразу стрелять. А можете идти к барьеру и стрелять в любой удобный момент. После промаха, вы все равно должны выйти к барьеру. Можете прикрываться пистолетом, поворачиваться боком, уменьшая площадь поражения. Барьер – вон те ящики. Понятно?

И в ответ на двойное „да“:

– Сходитесь!

Я замерла, застыла ледяной статуей, сквозь радужные линзы слез наблюдая, как Виталий с Павлом, подняв пистолеты, медленно двинулись навстречу друг другу. Ма-ма-а-а!

Тихий скрип, донесшийся откуда-то справа, заставил меня непроизвольно повернуть голову. Здесь скрипеть ничему не положено. Откуда же этот непонятно почему леденящий душу скрип?

Не будь мой рот заклеен скотчем, неизвестно какими судьбами оказавшийся в кармане Немова, он давно бы уже раскрылся от удивления. Одна из здоровенных картин, медленно поворачивалась, пропуская в бункер высокого человека. Мои привыкшие к темноте глаза различили белизну коротко стриженых волос, неяркий огонек фонарика и пистолет, выплясывавший в старческой руке нервное „ча-ча-ча“. Человек надсадно дышал, как будто только что пробежал марафон, но двигался уверенно, даже как-то по-хозяйски.