Святой Экитий удостоился величайших даров свыше и многие души привел к Богу своими поучениями и проповедями. По заповедям Божиим одевался он очень бедно. Когда при встрече святой кланялся незнакомым людям, те даже гнушались ответить ему. В дорогу этот аскет обычно отправлялся на лошади, беря при этом самую плохую, какую только можно было найти в монастырской конюшне, вместо узды использовал недоуздок, а вместо седла — овечью шкуру. Куда бы он ни отправлялся, всюду возил с собой книги Писания, уложив их в сумки, чтобы, отверзая источники слова Божия, орошать пажити разумений.

Когда молва о его проповедях достигла Рима, тотчас некоторые из зависти пошли к патриарху с жалобами на святого и не отступали до тех пор, пока не убедили его послать начальника стражи Юлиана, чтобы доставить Экития в столицу. Юлиан тотчас же направился в монастырь. Там он, увидев старших братьев, спросил, где игумен.

— Тут недалеко, жнет на монастырских лугах, — отвечали иноки.

У Юлиана был слуга, человек весьма гордый и дерзкий, которого он послал поскорее привести Экития. Слуга немедленно пошел (исполнять повеление), быстро добрался до лугов и, обратившись к жнецам, дерзко спросил:

— Кто тут из вас Экитий?

Ему показали. Но как только он увидел настоятеля еще издали, его охватил необычный страх. Он задрожал и не мог двинуться с места. Бедняга с трепетом приблизился к человеку Божию, рухнул перед ним на колени и сказал ему о прибытии своего господина в монастырь. Божий человек тотчас обул сандалии, завязал оборки и, положив серп на плечо, пошел в обитель.

Юлиан, узнав от слуги, что это и есть тот самый Экитий, да еще в таком виде, подумал, стоит ли с ним вообще говорить серьезно. Но как только угодник Божий приблизился к нему, сердцем Юлиана овладел необычайный страх. Он задрожал и едва смог сказать святому о причине своего приезда. Смиренно припав к ногам старца, патриарший посланник стал просить его молитв и сказал, что его желает видеть святейший. Экитий поднял его, благословил и сказал, что ехать к патриарху нужно немедленно, потому что, добавил он, если мы не отправимся сегодня, то завтра уже не сможем.

— Отче, — сказал Ювеналий, — я устал с дороги и сегодня уже не в силах ехать куда — либо.

Так угодник Божий, снисходя к усталости посланника, в эту ночь не покинул монастыря.

На рассвете следующего дня к Юлиану прискакал слуга из Рима и сказал, что патриарх приказал не трогать святого и оставить его в монастыре. Юлиан спросил, что заставило святейшего переменить свое распоряжение. Слуга объяснил, что минувшей ночью патриарх был напуган божественным видением за то, что послал начальника стражи в монастырь привести к нему угодника Божия. Юлиан немедленно встал, пошел к Экитию и сказал, что патриарх распорядился не беспокоить святого и он может не покидать монастырь. Услышав это, Божий старец сказал с укоризной:

— Не говорил ли я тебе вчера, что, если не отправимся сегодня, то и вовсе никуда не уедем?

Потом, желая выразить свою любовь к патриаршему посланнику, Экитий щедро одарил его за труды, хотя тот не хотел ничего брать, благословил, и гость уехал с миром.

Вот, видишь, Петр, как прославляются те, кто уничижают себя в настоящей жизни, чтобы потом стать гражданами небесного отечества. Напротив, кто, по своему высокоумию и тщеславию, выставляют себя перед людьми праведниками, презренны в очах Божиих. Таких обличает Христос: Вы выказываете себя праведниками пред людьми (Лк 16, 15) и так далее.

Как — то жители города Команы вышли встречать Григория Чудотворца. Они просили, чтобы этот достойный муж пришел к ним, поставил священника и создал церковь. Великий святой согласился и прибыл к ним. Отцы города задумали представить к рукоположению тех, кто были, по их мнению, лучшими по образованию, происхождению и прочим мирским достоинствам. Голоса разделились: одни были за одного, другие — за другого.

Тем временем великий Григорий надеялся получить совет от Бога. Он, как Самуил (пророк), считал, что нужно руководствоваться не красотой тела и ростом, когда надлежало помазать царя, но смотреть на то, царственная ли в человеке душа, даже если внешне он будет и неприметен. Так же и святой Григорий, внимательно посмотрев на каждого из предложенных кандидатов, остановился на одном человеке, на котором лежала печать священства — таков был его образ жизни, украшенной добродетелями.

Когда другие расточали похвалы тем, кого хотели видеть священником, святой Григорий призвал их обратить внимание и на простых и незнатных людей. Ведь и среди них могут найтись достойные… Кто — то из участников выборов счел это суждение святого издевательством и насмешкой, и спросил:

— Неужели нельзя допускать к священству тех, кто превосходит других и красноречием, и достоинством, и свидетельствами своей честной жизни? Неужели нужно рукополагать не их а искать достойных столь великой благодати среди простолюдинов? — и желая выставить святого на всеобщее посмешище, он добавил, — Ну, тогда только скажи нам слово. Раз ты отвергаешь таких, кого мы избрали всем городом, и хочешь возвести на ответственную ступень священства какого — нибудь неотесанного простака? Тут есть у нас угольщик Александр. Позови его. И если считаешь, что его можно рукоположить, мы всем городом одобрим твое решение.

Он говорил так, чтобы шуткой заставить Григория отказаться от своего намерения. Ему было и невдомек, насколько знаменательна оказалась его речь. Она навела великого святого на мысль, что имя Александра прозвучало не случайно.

— Кто он, этот Александр, — спросил Григорий, — о котором вы только что упомянули?

Кто — то из присутствующих рассмеялся и вывел из толпы Александра — тот стоял в жалких лохмотьях, едва прикрывавших тело: и сразу было видно, кем он работает. И руки, и лицо, и все тело у него были черные от угольной пыли. Стоявшие вокруг него расхохотались. Но святой своим прозорливым оком изумился тому, что увидел. На него смотрел человек, нищий, бедно одетый, но бросалось в глаза его внутреннее достоинство, и потому он нисколько не стыдился своего внешнего вида, над которым смеялась лишь невоспитанность. Александр с детства привык к нужде. Но он был настоящим любомудром и знал, что такое будущая жизнь и что своим путем нужно идти до самого последнего дня и всегда быть готовым к мученическому концу и испытанию огнем будущего Суда. Он жил не напоказ, далеко превзойдя напускную деловитость других. Всему на свете он предпочел истинную небесную жизнь, к которой решительно стремился. Поэтому он делал все, чтобы затеряться среди людей, ибо человеческое внимание нередко вредит добродетели.