— Я вот к чему клоню, Мари, — сказал он. — Мы могли бы пойти туда вместе.

— Пойти вместе, дорогой?!

— Большую часть времени ванная пустует. Мы могли бы, если б захотели, пойти туда прямо сейчас.

— Но мы же сейчас обедаем, Норман.

— Ну и что? Мы могли бы перекусить прямо там.

Из бара доносился скорбный голос певца, просившего взять его за руку. «Возьми мою руку, — пел Элвис Пресли. — Возьми мою жизнь». Чиновники из «Далтон, Дьюр и Хиггинс» зычными голосами обсуждали, есть ли у них шансы прибрести кредит по открытому счету «Кэнедиен Пасифик». Архитекторы из «Фрайн и Найт» жаловались на правила местного планирования — говорили они, правда, потише.

— Что, в ванной, Норман?! Не можем же мы заниматься этимв ванной!

— Почему бы и нет?

— Не можем. Не можем, и все тут!

— А я говорю, что можем.

— Я хочу за тебя замуж, Норман. Хочу, чтобы мы были вместе. Я не хочу ходить с тобой в ванную какого-то отеля.

— Я тоже хочу на тебе жениться. Но быстро это не получится, нам надо все как следует продумать. Продумать, как мы поженимся, Мари, понимаешь?

— Да, понимаю.

Теперь это стало у них постоянной темой для разговоров. Они оба нисколько не сомневались, что когда-нибудь обязательно поженятся. Они часто говорили о Хильде. Он описал ей Хильду, рассказал, как она, опустив голову, нанизывает бусы на леску в их квартире в Патни, как пьет красное вино с Фаулерами или в клубе. Нельзя сказать, чтобы он представил жену в самом благоприятном свете, и, когда Мари робко сказала, что не хотела бы о ней слышать, Норман вынужден был пообещать больше о ней не говорить. О Хильде он рассказал Мари все, умолчав лишь о ее непомерном сексуальном аппетите, «ночном голоде», как он про себя называл эту особенность своей супруги. Об этой стороне их супружеской жизни он не обмолвился ни разу — боялся, что Мари расстроится.

С Хильдой были связаны и денежные проблемы. Во «Всем мире», да и в любом другом месте, Норман никогда не сможет много зарабатывать. Хорошо зная Хильду, он понимал, что, когда развод станет реальностью, она потребует на свое содержание немалую сумму, и ему придется по закону эту сумму выплатить. Она заявит, что денег, которые она зарабатывает надомной работой, хватает только на карманные расходы, причем даже эти деньги даются ей из-за артрита все с большим и большим трудом. За то, что он отверг ее, лишил любовных утех, Хильда наверняка его возненавидит. Вдобавок она свяжет его измену со своей неспособностью иметь детей, и от этого озлобится еще больше.

Мари же не раз говорила, что хочет от него детей, которых у него никогда не было. Ей хотелось родить как можно скорее, и она знала, что это у нее получится. Не сомневался в этом и он; достаточно было на нее посмотреть, чтобы сказать: деторождение — ее истинное призвание. Но тогда бы ей пришлось уйти с работы, что, впрочем, она собиралась сделать, когда выйдет замуж, в любом случае, а ему — содержать Хильду, Мари и себя самого на свое более чем скромное жалованье. И не только их троих, но и детей.

Он не знал, как поступить, и тем не менее полагал, что чем больше они с Мари проводят времени вместе, чем больше говорят друг с другом, чем больше друг друга любят, тем больше у них шансов найти выход из создавшегося положения. Когда он рассуждал об этом, Мари, надо сказать, далеко не всегда его внимательно слушала. Она соглашалась, что они должны найти выход, однако время от времени делала вид, что проблем у них просто нет. О существовании Хильды она предпочитала забывать.

Когда она была с ним, ей начинало казаться, что совсем скоро, в июле или даже в июне, они обязательно поженятся. Он же постоянно возвращал ее с небес на землю.

— Слушай, давай выпьем по бокалу вина в отеле, — уговаривал он ее. — Сегодня вечером, перед поездом. В отеле, а не в привокзальном буфете.

— Но ведь это отель, Норман. В отеле выпивают только те, кто в нем живет.

— Ничего подобного. Выпить в отеле может всякий.

В тот вечер, выпив внизу, в баре, они поднялись в холл на втором этаже. В отеле было тепло, и она сказала, что с удовольствием бы села в кресло и немного поспала. Норман засмеялся, но в ванную ее в тот вечер не повел — не хотел торопить события. Он проводил ее на поезд и представил себе: вот сейчас она едет к Мэвис, к матери и к миссис Друк, а сама бредит великолепием отеля «Грейт Вестерн Роял».

Наступил декабрь. Тумана больше не было, стало холоднее, задул ледяной ветер. Теперь они каждый вечер перед поездом выпивали в отеле.

— Мне очень хочется показать тебе эту ванную, — однажды, словно невзначай, сказал он. — Просто так, смеха ради.

Он вовсе не настаивал, ванную в «Грейт Вестерн Роял» он за все это время упомянул впервые. Она захихикала и сказала, что он ужасный тип. Сказала, что если будет ходить по отелям и рассматривать ванные, то обязательно опоздает на поезд, на что он возразил, что времени у них предостаточно.