— А как по-вашему, сэр, почему у ростовщика он назвался вымышленным именем?

— Возможно, его вынудили обстоятельства. Но это вовсе не значит, что он убийца. Есть еще вопросы?

— Как считает юрисконсульт — соглашение о совместном владении фермой не вызывает никаких сомнений?

— Юрисконсульт сказал, что просто непостижимо, как человек в здравом уме и твердой памяти может подписать подобное соглашение. Но поверенный Ивена объяснил, что документ составлен в точности по желанию клиента, стало быть, тут говорить не о чем. Ничто не мешает Брону Оуэну завтра же продать ферму, прикарманить деньги, и только его и видели. Соглашение послано эксперту, чтобы он проверил, не фальшивая ли подпись, но это пустая формальность.

Джонс начисто потерял интерес к происходящему. Дело это с самого начала было гиблое, а потому он, как и вся местная полиция, считал, что тут не из-за чего копья ломать. За последние сто с лишним лет из всех случаев убийства, когда труп так и не был обнаружен, только два дела кончились успешно. А на этот раз он, наверно, даже не увидит, как они тут будут барахтаться и все равно пойдут ко дну. Накануне его вызвал старший констебль и потребовал, чтобы он рассказал свою версию стычки с майором Стивенсом. Он показался Джонсу человеком доброжелательным и демократичным.

«Мне кажется, вам не хватило такта, вот и все. Однако, увы, существует такая штука — политика. Так что вы уж сочините извинительное письмецо. Совсем коротенькое. Незачем унижаться, просто напишите, что ваша неучтивость отнюдь не была преднамеренной. Пошлите письмо мне, а я передам его по назначению вместе с сопроводительной запиской».

«Боюсь, я не смогу этого сделать, сэр», — сказал Джонс.

Старший констебль словно не слышал.

«Да смотрите, чтоб я получил это письмо не позднее чем через три дня».

Теперь, когда Джонс больше не сомневался, что вскоре отсюда уедет, перспектива эта вовсе не казалась ему такой уж соблазнительной. Жизнь его в Кросс-Хэндсе была замкнутой и словно бы однообразной, но развивалась она на фоне поистине драматических событий, и постепенно Бринарон стал ему по-настоящему мил. Городок казался ему неповторимым: туманы придавали его облику что-то восточное, и даже здание муниципалитета смягченными контурами напоминало пагоду; в воздухе всегда стоял таинственный запах шеллака [6] от перегретых электрических проводов; на запасных путях, где беспрестанно маневрировали товарные составы, перестукивались буфера. Совсем особенный городок. После совещания он побродит в одиночестве по улицам, подумал Джонс, насладится его неяркой прелестью — быть может, в последний раз. Тут мысли его приняли иной оборот: стоит ли его подруга этой жертвы? Разве не должна она быть готова разделить с ним жизнь, где бы он ни оказался?

Он опять услышал голос Фенна (истинно лондонский гнусавый выговор), сдобренный новой дозой скептицизма:

— Разве то обстоятельство, что этот Брон собирался уехать из Англии, имеет значение? Беру на себя смелость в этом усомниться. В канцелярии австралийского представительства мне сообщили, что они получают сколько угодно праздных запросов. Наш приятель сказал Бродбен-ту, что он хотел иметь запасной план на случай, если их расчет превратить ферму в доходное хозяйство не оправдается. Вполне возможно, что он сказал правду. Он мог также подумывать о женитьбе или прочной связи с какой-нибудь женщиной, и, несмотря на все слухи, это могла быть вовсе не жена его брата.

А Джонс думал о том, что слегка надушенные письма, которые он каждую неделю получает из Нита, становятся все короче и веселее, и это плохой знак. Не сегодня завтра придет еще одно, совсем коротенькое, восторженное, и больше писем не будет.

— Я возражаю против того, чтобы давать ход этому делу, прежде всего потому, что не вижу мотива преступления, — сказал Фенн. — Анонимные письма не улика. Я могу сплошь оклеить стены этой комнаты анонимками, у меня их горы, но, если не считать звонка милой даме в Билт-Уэльс, у нас нет доказательств, что братья не были в хороших, даже дружеских отношениях. Что же до милой дамы из Билт-Уэльса, сомневаюсь в ее показаниях. Тамошняя полиция говорит, что она особа неуравновешенная — из тех одиноких старушек, у которых легко разыгрывается воображение. Теперь о каплях крови на линолеуме, принадлежащей к двум разным группам. Что ж, Брон Оуэн говорит, что поранил голову о водосточную трубу, а брат его мог порезать палец. Брону незачем было убивать брата из-за фермы, он и так бы ее получил. И в заключение хочу вам напомнить, что Брон Оуэн — человек неглупый, смелый и, можно сказать, симпатичный. На присяжных он произведет наилучшее впечатление. Есть еще вопросы?

Джонс поднял руку:

— Вы сами как считаете, мистер Фенн, Брон Оуэн убил своего брата?

— Я-то именно так и считаю, — ответил Фенн. — Но мы ведь знаем, что он за человек, а присяжные этого знать не будут.

Несколько минут спустя совещание кончилось, и Фенн знаком велел Джонсу остаться.

— Так как же насчет письма, Эмрис?

— Боюсь, я не смогу его написать. Прошу меня извинить.

— Так я и думал, — сказал Фенн. — Полагаю, вы понимаете, что это означает.

— Да, конечно, — сказал Джонс.

— Что ж, мне жаль будет с вами расстаться. Никак этого не ждал, но пожалею. Я многому научился, работая здесь у вас. Отличная школа. Хотите поразмыслить еще денек?

— Я уже решил, мистер Фенн. Вернусь к прежней службе.

Фенн похлопал его по плечу:

— Между нами говоря, вы поступаете правильно.

Выйдя из участка, Джонс направился в респектабельную часть городка. Скоро штаб Армии спасения, магазины подержанной мебели, сапожные мастерские, закусочные остались позади. Он миновал гараж «Пенфолд моторе», в витрине которого вновь красовался уже отремонтированный «ягуар». Из распахнутых дверей городских бань его обдало хлорированным паром, а дальше, от кафе самообслуживания, начиналась богатая Торговая улица. Джонс вошел в кафе, стал в очередь, взял чашку слабого чая с молоком, пачку печенья и направился со своим подносом к столику.