— Энн, дорогая, — сказала как-то Эдит, — мы подумали, что тебе не надо торопиться с возвращением в школу. Я напишу им письмо, объясню, что ты болеешь и вернешься в школу во втором осеннем семестре.

— Но я, мама, не собираюсь возвращаться, — невозмутимо сказала Энн.

— Не собираешься?

— Это будет просто глупо. Замужняя женщина в компании девочек? Я, конечно же, не вернусь.

— Она права, Эдит, — сказал Джо.

— Но ты не окончила школу. Ты должна куда-то пойти и ее окончить.

— Я пошла в ту больницу и там уже достаточно всего окончила. Давайте не будем об этом говорить, а то я просто сбегу. Послушайте меня, и ты, мать, и ты, отец: мне все равно придется от вас уехать. Я сдержу свое слово и не буду видеться с Чарли. Но это не значит, что я не уеду. И если я решу уехать, то не стану спрашивать вашего разрешения. Я просто уеду. У меня в банке триста долларов…

— Я завтра положу на твой счет еще тысячу, — сказал Джо. — Если тебе здесь невыносимо, скажи нам. Не думай, что мы пытаемся удержать тебя с помощью денег. Если тысячи недостаточно, я положу две тысячи. Но мы хотим, чтобы ты осталась здесь, потому что любим тебя и, может быть, сможем помочь. Во всяком случае, постараемся.

— Мы должны найти какое-то оправдание тому, что ты не возвращаешься в школу. Все знают, что тебе остался еще год, — сказала Эдит.

— Многие девушки в девятнадцать лет бросают школу, — сказала Энн. — Скажите, что я собираюсь пойти на курсы секретарского дела в Нью-Йорке. И я действительно собираюсь.

— Эдит, люди этому поверят.

— Хорошо. Главное, чтобы мы все говорили одно и то же. И то же самое я напишу администрации «Оук-Хилл», — сказала Эдит.

Всех тех, кто знал об ее отношениях с Чарли Бонжорно: доктора Инглиша, дядю Артура Мак-Генри, мистера Слэттери, гинеколога, медсестру, — всех их выбрали ее родители. Как-то раз Энн пришло в голову, что, за исключением родителей, среди этих людей не было никого, кому бы она сама хотела обо всем рассказать. Проходили недели, а необходимость с кем-то поделиться не проходила. И дело было не только в том, чтобы кто-то выслушал именно ее рассказ, но и в том, чтобы она смогла рассказать всю историю от начала до конца. А рассказать ее можно было только одному человеку.

Однажды утром Энн спросила мать:

— Можно сегодня в клуб меня отвезет Гарри?

— Конечно. Мне он не понадобится, а твой отец в офисе уже много часов подряд. Ты собираешься играть в гольф?

— Нет. Просто поесть там ленч.

— Одна?

— Там всегда кого-нибудь да встретишь.

Энн уселась на переднее сиденье «кадиллака».

— В клуб?

— Нет, в Филадельфию. Мне нужно многое тебе рассказать.

— Ты и вправду говоришь про Филадельфию?

— Зависит от того, сколько времени займет поездка. Езжай помедленнее.

Энн заставила его пообещать, что он не станет прерывать ее, пока она не закончит свой рассказ. Они уже приближались к Филадельфии, когда Энн сказала: «Вот и вся история».

Гарри съехал на обочину и остановился. Он положил руки на руль, уронил на них голову и заплакал. Наконец достал носовой платок и заговорил:

— Я знал: что-то происходит, — сказал он. — Они здорово все замаскировали, но я чувствовал, что ты в какой-то беде. Где сейчас твой муж?

— Я держу свое слово. Я не знаю.

— Ты хочешь, чтобы я его разыскал?

— Нет, — сказала Энн. — Они ему устроят неприятности.

— Неприятности? Неприятности?Что ты собираешься делать? Это все, что я хочу знать.

— То, что я сейчас и делаю. Ничего особенного. Буду жить. Стреляться я не собираюсь.

— Господи Иисусе, девочка моя, даже не говори такого!

И Гарри снова заплакал, но на этот раз плач его прерывался бормотанием и какими-то неразборчивыми фразами, а Энн положила его голову себе на плечо и принялась гладить по лицу. Но как это обычно случается, плач неожиданно прекратился и Гарри глубоко вздохнул.

— Гарри. Дорогой, милый Гарри, — сказала Энн.

Он улыбнулся.

— Дорогой, милый Гарри, весь залитый солеными слезами.

— Поэтому ты и дорогой, и милый.

— У меня с собой трубка и табак. Я, наверное, закурю, — сказал Гарри.

Он принялся набивать трубку табаком, потом зажег ее, и благодаря этим простым действиям на душе у него стало легче.

— Мы с Мариан скопили больше четырнадцати тысяч долларов, не считая шести тысяч в облигациях «Либерти». Тебе надо уезжать.