— Не думаю. Ты просто бабник и лицемер — в этом вся суть.

— А я думаю, что настоящие лицемеры именно такие парни, как ты. Тебе хочется то же самого, только ты боишься.

— Не все в жизни объясняется страхом. Но я сомневаюсь, что ты поймешь то, что я на этот счет думаю. Тебе это покажется ханжеством.

— Уж в этом я не сомневаюсь.

— Но я все равно скажу. Есть такое понятие, как «уважение». Не связываться с всякими дамочками можно просто из уважения к женщине, на которой ты женат.

— Ты считаешь, что я не уважаю Бетти?

— Я отлично знаю одно: эти дамочки считают, что ты ее не уважаешь, и это существенно независимо от того, узнает об этом Бетти или нет.

— Ты прямо маленький лорд Фонтлерой. Скажи-ка мне правду, Джо. У тебя была когда-нибудь другая женщина помимо Эдит?

— Была, но до того как я женился.

— А знаешь, я думаю, что в твоем возрасте уже пора отправиться в дикий загул. А когда ты загуляешь, посмотрим, кто из нас лицемер.

— О, я, возможно, тоже лицемер, но совсем другого сорта. Не думаю, что я завел бы на стороне интрижку, а потом уверял себя в том, что сделал это для того, чтобы как следует выспаться. Я не считаю, что я лучше тебя, но, по-моему, мои недостатки приносят несколько меньше вреда, чем твои.

— А пойдем сейчас к бассейну и посмотрим на девушек в купальниках.

— Их там не будет. Идет дождь.

— Это точно. Ладно, давай выпьем еще по стаканчику. Я думал пригласить тебя поехать со мной в Палм-Бич, но ты ведь ханжа.

— И к тому же отлично сплю.

Пол Дональдсон вытянул перед собой стаканчик и принялся его пристально разглядывать.

— Знаешь, может, ты кое в чем и прав. Но я в этом все равно не признаюсь. Однако если бы я мог все начать сначала, я бы не упустил ни единой дамочки. И пожалуй, я считаю себя счастливым человеком. Но, Бог тому свидетель, я не считаю тебясчастливым человеком. Ты можешь сколько угодно считать меня бабником и лицемером, а я считаю тебя жалким, несчастным ублюдком. Ну скажи, какие такие радости ты взял от жизни? Да ты, прости меня Господи, и сейчас не знаешь, как к ним подступиться.

— А кто сказал, что я хочук ним подступаться? — отозвался Джо.

Энн была одной из тысячи — или, вернее, одной из тысяч — молоденьких девушек из хороших семей, которые жили в Нью-Йорке, работали в Нью-Йорке и благодаря своей работе ощущали, что принадлежат к чему-то большему, чем «Юниорская Лига» и частный клуб, — неизбежным атрибутам их жизни в родном Дейтоне, Шарлотте, Канзас-Сити или Гиббсвилле. Каждая из этих девушек считала, что живет так, как сама задумала, но подобных девушек было настолько много, что их жизнь приобрела некую схематичность. Эти девушки приезжали в Нью-Йорк и, пока не находили работу, любую приличную работу («Я думала: пойду в школу для секретарш и поработаю немного манекенщицей»), жили в одной из женских гостиниц. Как только девушка находила работу, она начинала искать квартиру, в которой могла поселиться вместе с другой девушкой сходного происхождения, сходных вкусов и желательно не богаче, но и не беднее ее самой. Иногда в такой квартире поначалу поселялись не две девушки, а три, но «тройственному» союзу обычно выжить не удавалось. В первый год, а иногда и в первые два года, девушку приглашали к обеду нью-йоркские друзья ее отца и матери, но вскоре друзья семьи совершенно забывали об этой девушке из Дейтона, Канзас-Сити, Шарлотта или Гиббсвилля, и она начинала строить свою собственную жизнь с приятельницами из офиса, с приятельницами этих приятельниц и молодыми людьми, которые выросли в Канзас-Сити или Гиббсвилле, окончили «Чоут» или «Уильямс», работали в Нью-Йорке и часто зарабатывали меньше, чем девушки. Девушка из Канзас-Сити и парень, выпускник «Чоута» или «Уильямса», могли понравиться друг другу, настолько понравиться, что готовы были друг с другом переспать, но о любви, как правило, не было и речи. Такого рода парень не представлял для девушки особого интереса, по крайнего мере того интереса, который представлял ее босс. Но и девушка не казалась парню такой уж желанной, поскольку он, используя свои связи, всеми силами старался попасть в «Теннисный клуб» и уже успел положить глаз на таких же хорошеньких, но гораздо более состоятельных девушек с северного берега Лонг-Айленда. Парень, экономя деньги, покупал костюмы в «Брод-стритс» или «Роджер Кент», однако за хорошей рубашкой обычно отправлялся в «Брукс». Кроме того, он для экономии приглашал девушку из Канзас-Сити в итальянский ресторан на Бликер-стрит, чтобы позволить себе пригласить на обед в «21» девушку с более высокими запросами. Этот парень усваивал типичную для людей его сорта разговорную манеру. Например, сестре одной из своих новых состоятельных приятельниц он говорил: «Я учился в некоем месте под названием „Чоут“, а родился я в городе, о котором вы, наверное, никогда и не слышали, — Индианаполисе».

Провинциальный парень и провинциальная девушка держались в стороне от собратьев из богемных кругов, проживавших в более дешевых районах Гринвич-Виллидж. «Кэрол? О, я встретила ее прошлой осенью в театре. Да, она по-прежнему занимается живописью. По крайней мере тогда все еще занималась. Кажется, она собиралась выйти замуж за японца, но из этого ничего не вышло».

Первую свою работу Энн нашла не сама.

— Джо, я найду для нее работу, — сказал Алик Уикс. — Скорее всего она не будет захватывающей или даже занимательной, но у нее все-таки будет занятие и какая-никакая зарплата.

Энн дали работу в библиотеке фирмы «Стокхаус, Роббинс, Нейсмит, Кули и Брилл», унаследованной от «Уордло, Сомерфилд, Кули и Ван-Эпс», и платили двадцать пять долларов в неделю. Адвокаты в фирме «Стокхаус и К» любили сами порыться в книгах, но когда кому-то из них нужна была всего одна определенная книга или, скажем, две, то адвокаты звонили в библиотеку и Энн приносила им заказанную книгу; в ее обязанности также входило следить за тем, чтобы на столах библиотеки лежала писчая бумага и отточенные карандаши, чтобы после ухода адвокатов гасился свет и чтобы на полках и в стеклянных пепельницах не оставалось тлеющих окурков. Она также следила за тем, чтобы в читальном зале поддерживалась более или менее постоянная температура и чтобы у библиотекаря фирмы мистера Мида — который в свое время отсидел год в тюрьме в Атланте, но не любил об этом вспоминать — всегда был запас «Зимол Трокис» [44] .

Энн устала от поездок на метро из дома до Сидер-стрит, занудной работы и бесконечного покашливания и сплевывания мистера Мида. Она прослышала о должности продавца в книжном магазине на Медисон-авеню и тут же сменила работу. Теперь она ходила на работу пешком, к ее мнению прислушивались покупатели, и каждую неделю она получала на пять долларов больше, чем у «Стокхаус, Роббинс, Нейсмит, Кули и Брилл». Год был 1935-й, и Энн исполнилось двадцать четыре.

Энн жила в многоквартирном доме без лифта в Ист-Энде на 64-й улице вместе с девушкой из города Баффало, штат Нью-Йорк, которая, представляясь, неизменно говорила: «Я из Баффало, штат Нью-Йорк». Происхождение девушки почти не отличалось от происхождения Энн: ее отец тоже был адвокатом с приличным состоянием и окончил Йель на год позже Джо Чапина. Она тоже была у него единственной дочерью, тоже не училась в колледже, в свое время училась в школе «Фармингтон», а позднее в американской школе во Флоренции, в Италии. После бесчисленных рассказов о своем прошлом за чашкой кофе в кафетерии отеля «Барбизон», где они обе жили первое время после приезда в Нью-Йорк, их совместное проживание стало более или менее неизбежным. Они понравились друг другу с первого взгляда и потому скорее всего поселились бы вместе, даже если бы в их прошлом не было ни капли сходства. Их никто друг другу не представлял. Они сами познакомились в кафетерии, и после того как поселись вместе, одна из них то и дело говорила другой: «По-моему, мы с вами незнакомы».