И таким тоном это было сказано, что я… ну просто опешила, если честно.

— Эмелис, ну не взбрыкивай, а? Тем более это всего лишь аквамарины. Я неоригинален, я под цвет глаз подбирал…

— Ки…

Договорить не смогла. Нет, мне не закрыли рот поцелуем, как пишут в сентиментальных романах, просто Кирстен посмотрел так, что брыкаться расхотелось. В его взгляде была толика мольбы и нечто ещё. Нечто необъяснимое, но я чётко поняла — для Кира это действительно важно.

— Хорошо, — выдохнула я, а брюнет взял за подбородок и мазнул губами по губам.

— Как думаешь, наша ссора зрителям понравилась?

Я не выдержала — закатила глаза. Нашел о чём вспомнить!

— А наше примирение?

С неба по-прежнему падали снежинки, но этот первый снег прошёл мимо меня. Я не замечала. Я ничего не замечала.

Я парила, взмывая всё выше и выше, растворялась в лёгких, исполненных невероятной нежности прикосновениях. И ещё… мне было тепло. Несмотря на снег и чувство тревоги, которое зародилось в сердце.

И я даже не догадывалась, чем аукнется наш маленький спектакль…

Мне, в отличие от многих сокурсниц, учёба давалась легко, причём всегда. Я с искренним интересом зубрила все-все предметы, и лишь один-единственный вызывал неприязнь и заставлял морщиться — визуализация.

По правде, назвать визуализацию учебной дисциплиной язык не поворачивается. Это не наука, это банальная тренировка сознания и памяти. По ней не сдают контрольных и зачётов, потому что оценить работу ученицы в момент занятия невозможно. Зато как нигде учитывают прогулы, чтобы потом поставить «допуск» или, наоборот, запретить сдачу экзаменов по всем остальным предметам. Просто иначе на визуализацию никого не загонишь…

Занятия по «предмету» похожи одно на другое просто до тошноты. Сидишь на коврике, поджав ноги, и… мечтаешь.

В смысле, первые полчаса разглядываешь схемы щитов, затем пытаешься каждую из них визуализировать, а оставшийся час действительно мечтаешь. Нужно вспомнить запах травы, шелест листопада, тепло свежеиспечённого хлеба или же… глаза мамы, самодельный подарок младшей сестры, поцелуи возлюбленного. То есть всё то, что, по мнению официальной науки, является основой силы защитника.

Увы, это только сказители смотрят на мир просто, учёным мужам легенд недостаточно. Вторые всегда пытаются докопаться до сути, объяснить, обосновать.

Изучая «феномен гендерного разделения магии» (ух, как мы с девчонками об эту формулировку язык на первом курсе ломали!), лучшие умы пришли к выводу — причина разделения сокрыта «в самой сути гендера». Дескать, мужчине свойственно нападать и идти вперёд, поэтому дар боевой магии открывается именно у представителей сильного пола. А женщина по природе своей стремится беречь, хранить и защищать — вот и результат.

И если мужчина черпает силу из множества источников — собственного упрямства, например, — то женщину подпитывают совершенно определённые вещи. Женщина должна точно знать, ради чего поднимает щит. Вот и заставляют вспоминать мам, сестёр, возлюбленных, а также птичек-рыбок и прочие штучки, которые обычно нравятся девчонкам.

Я свою маму, увы, даже не видела. Сестёр у меня нет, даже двоюродных. С возлюбленным тоже не сразу сложилось. А всё остальное… ну несерьёзно, верно? Поэтому я, сколько себя помню, на занятиях по визуализации дремала, чем сильно раздражала преподов.

В Дурборе мои привычки, разумеется, не изменились, поэтому из зала, расположенного на первом этаже главного учебного корпуса, не вышла, а выплыла… сонной-сонной мухой.

И тут же вздрогнула, услышав:

— О! Эмелис! Тебя Морвен вызывает!

Реплика принадлежала пробегавшему мимо Тэссиану.

Я широко зевнула и, так как визуализация была в расписании последней, а у Кира шла сдвоенная пара по теории атаки, преспокойно отправилась к ректору. А что? Надо так надо.

За то время, пока мы корпели над учебниками и слушали умные разглагольствования, дорожки, мощённые разноцветной плиткой, покрылись тонким слоем снега. Я куталась в плащ и удивлялась — как так? У нас, в Верилии, первый снег сразу тает… Нет, понятно, что Дурбор северней, но всё равно…

Я прошла вдоль главного учебного корпуса, взошла на крыльцо корпуса административного. Миновала знакомый холл и приёмную с пустующим секретарским столом. Разумеется, постучала. И только услышав сухое, недовольное «войдите!», толкнула тяжёлую створку двери.

Господин Морвен, равно как и в прошлый раз, восседал за представительным, массивным столом. Он был всё так же сед и румян, только сравнить ректора с политой сахарной глазурью булочкой я уже не могла.

Нет, дело вовсе не в отношении. Просто в данный момент Морвен действительно напоминал жабу, причём крайне недовольную.