Когда мы отъехали и убедились, что за нами никого нет, я с облегчением вздохнул и сказал:

– Теперь придется внимательно следить за машиной. А то – мало ли что, кто-нибудь решит, что я ему мешаю, и отправит меня вслед за Стилетом. И тебя, между прочим, заодно.

– А я уже об этом подумал, – отозвался Доктор, – и кое-какие мысли есть. Потом расскажу.

Он повернул направо и, засмеявшись, сказал:

– А ты, Знахарь, классно пьяного исполнил. Я, если бы не знал, сам бы поверил. Прямо Станиславский!

Я усмехнулся и ответил:

– Захочешь жить, и не так еще сыграешь. Я надеюсь, ты внимательно слушал базары?

– А как же! И кое-что интересное услышал.

– Я тоже, – сказал я и замолчал.

Я действительно услышал в пьяных разговорах много интересного и даже очень интересного, и все это требовало тщательного и всесторонего анализа. И я собирался заняться этим в ближайшее время. Но не сейчас, не в машине, а дома, в тишине и одиночестве.

И главной темой этого анализа будет, пожалуй, интересная мыслишка, появившаяся у меня после того, как я услышал несколько невразумительных фраз, произнесенных за столом напившимся Гришей Бородой.

А мыслишка эта касалась того, что может быть, вовсе и не Стилета сегодня зарыли на Болынеохтин-ском кладбище. Со всеми вытекающими из этого предположения частностями.

И если это так, то…

А может быть, мне показалось? Может быть, моя вполне оправданная ненормативным образом жизни подозрительность наконец-то превратилась в нормальную классическую паранойю? Как у вождя всех времен и народов Иосифа Виссарионовича Сталина.

И мне уже пора сделать из верного Доктора своего собственного Берию, а потом, в приступе панической измены, убить и его.

Ох, не хотелось бы.

Я отогнал невеселые мысли и полез в карман за жвачкой. С некоторых пор она вполне заменяла мне сигареты, да и зубы от нее действительно становились чище. Под руку попалась какая-то бумажка, и, вынув ее, я понял, что с этими поминками совершенно забыл о сногсшибательной встрече на кладбище.

Судя по номеру, написанному на помятой офисной карточке, Наташа была клиентом сети GSM. Это было неплохо. Главное, чтобы этот номер не был служебным и не контролировался конторой.

Достав трубку, я набрал номер и через несколько секунд услышал ее голос. Не представляясь, я сказал:

– Ты уверена, что сейчас нас только двое?

– Абсолютно. Я сама покупала эту трубу.

– Говори.

– Ты сегодня свободен? – Да.

– Памятник Пушкину на Пушкинской. В восемь часов устроит?

– Вполне.

– Все, жду.

И она отключилась.

Я убрал трубку и посмотрел на часы. Было без пяти четыре.

Я подумал и сказал Доктору:

– Поехали на Сенную, в «Макдоналдс». Он удивленно спросил:

– А чего это вдруг тебя на гамбургеры потянуло?

– Давно в Америке не был, – усмехнулся я, – хочу вспомнить.

– Годится, – ответил Доктор и, съехав с Троицкого моста, мы оказались на Марсовом поле.

Проезжая мимо того места, где Алеша пальнул мне в голову, я почувствовал грусть, и тут же вспомнил все то, о чем на время забыл, занимаясь похоронами долбаного Стилета.

Я вспомнил все.

Короткий телефонный разговор с Ахмадом, встречу с ним на Исаакиевской площади, спокойное лицо Алеши на экране монитора, торжествующую безнаказанность бородатого убийцы и смущенную улыбку на лице десятилетнего мальчишки, тыкавшего кинжалом в закрытые глаза убитого пленника.

А тут еще эта сука объявилась. Что же ей не живется-то с моим миллионом? Допрыгается она когда-нибудь, грохну я ее.

Гадом буду, грохну, не посмотрю, что баба.

Доктор привез меня на угол Пушкинской и Кузнечного ровно без пяти восемь.

Я вышел из «лендкрузера», поправил под мышкой пистолет и пошел к памятнику. Моя пушка осталась в сейфе ресторана, поэтому пришлось одолжить ствол у Доктора. У него была точно такая же «берет-та», как и у меня, так что я не рисковал попасть впросак с незнакомым оружием.

Проходя мимо разливухи, которая была недалеко от Кузнечного, я вспомнил студенческие годы и прикинул, сколько здесь было выпито разнообразных горячительных напитков. Объем получился внушительный. Я усмехнулся и посмотрел вдаль, пытаясь разглядеть, стоит ли кто-нибудь около памятника. Но в наступавших сумерках ничего не было видно, и я оставил эти попытки. Все равно через несколько минут я все узнаю.