Но король Франции велел остановиться и отправил Рюффека узнать, там ли сестра.

Толстяк Рюффе, как его звали при дворе, никого в доме не обнаружил, но, желая подыграть королю, громогласно объявил:

— Пташки успели улететь…

Кейлюса не проведали, король поспешил вернуться домой и обо всем доложить королеве-матери. Генрих и сам не знал, зачем это сделал, ведь он не мог быть уверен, что сестра действительно была у его миньона. Просто Генрих все еще не мог простить сестре ее предпочтения других перед ним самим.

Екатерина Медичи пришла не просто в ярость, она едва не потеряла способность соображать, что делает. «Это существо», «эта дрянь», как она теперь называла дочь, посмела столь открыто разъезжать по Парижу к своим любовникам?! На счастье королевы Наварры, та вернулась вместе со своими спутниками и спутницами не скоро. Но стоило ей со спутницами пройти в апартаменты, как бедную Маргариту ошарашили требованием немедленно пройти к королеве-матери, поскольку та в гневе и готова просто убить дочь.

— Да почему?! Мы ездили совсем недолго…

— Куда ездили, мадам? Король сказал, что вы были у Антрага, но вас не смогли там уловить.

— Что?! Какой Антраг?

— Но ваша карета стояла на площади перед его домом.

Маргарита, ахнув, немедленно, невзирая на осторожные предупреждения придворных, отправилась к матери.

Крик, которым разразилась Екатерина Медичи, прекрасно понимая, что в соседней с кабинетом комнате, где собралась толпа любопытных придворных, все прекрасно слышно, был похож на рев бури. Королева не желала слышать не только оправданий, но и простых объяснений своей дочери, она кричала всевозможные гадости, утверждая, что Маргарита потеряла всяческий стыд, поскольку позволяет себе ездить к любовникам посреди бела дня!

— Но я была не одна, нас в карете было десять человек! И мы не проведывали никакого Антрага, я вообще не знала, что его дом там, мы были в аббатстве Сен-Пьер! Мои слова могут подтвердить господа Лионкур и Камий, они ездили с нами.

Эти слова остановили поток гневных тирад королевы-матери лишь на мгновение, она орала, что Маргариту в доме Антрага видел ее собственный камердинер.

— Кто? Пусть придет сюда и подтвердит это!

Екатерина Медичи прекрасно понимала, что Маргарита говорит правду, что король своей дурацкой выходкой поставил мать в неловкое положение, потому что бурю нелепых и несправедливых выкриков слышали многие придворные, что завтра посмеиваться будут не только над получившей незаслуженный нагоняй Маргаритой, но и над самой королевой. Кроме того, дочь уже не девчонка, которую можно было попросту избить из одних подозрений. Она давно замужняя дама, и первым такой нагоняй имел право устроить ей супруг.

Но чем больше королева-мать понимала, в какое нелепое положение попала, тем сильнее злилась. Маргарита стояла, вскинув голову и глядя на беснующуюся мать полными слез глазами, и вдруг тихонько произнесла:

— Вы прекрасно понимаете, что не правы. И я вам этого не прощу…

Прежде чем Екатерина Медичи успела обрушить на нее следующую порцию гнева, королева Наварры в слезах бросилась вон.

В ее комнате ожидал Генрих Наваррский.

— Ну что, получили от королевы выговор за плохое поведение?

— Я получила тяжелое оскорбление из-за клеветы и не намерена прощать всех тех, кто явился причиной ему. Нас с вами хотели рассорить, неужели вы не видите?

— Я верю вам и ни в чем не обвиняю.

Это было обидно, очень обидно, Маргарита не сдержалась:

— Да в чем меня обвинять?!

— Но ведь ваша карета действительно стояла перед домом Антрага…

— Моя карета, сир, стояла на площади перед аббатством Сен-Пьер, где мы оставили ее, поскольку въехать в само аббатство в карете нельзя! Мы были в аббатстве вдесятером, в том числе с приближенными короля Лионкуром и Камием. Разве я могу знать, где в Париже находятся дома всех придворных, чтобы ненароком не остановиться у какого-то из них, направляясь совсем не к нему?!

Не в силах сдерживаться, она залилась слезами. Когда Генрих, неуклюже потоптавшись рядом, попытался что-то сказать в утешение, Маргарита только махнула на него рукой:

— Вы даже не попытались заступиться за свою жену и ни в чем не разобрались. Вам все равно, что меня унижают даже в собственном доме.

Она была права, Генрих не собирался заступаться за Маргариту даже после того, как жена спасла ему жизнь. Благодарность не входила в число добродетелей веселого Анри, он еще не раз предавал жену и не раз просто пользовался ею и ее терпением и помощью, когда в том бывала необходимость, зато никогда не выручал ее саму в трудных обстоятельствах.

Королева-мать пригласила Маргариту к себе в кабинет, но совсем другой, находящийся рядом с покоями короля. Королева Наварры усмехнулась: кричала так, что слышали все, а теперь говорить будет тихо, чтобы не позориться?

Но не идти нельзя, пришлось подчиниться вызову.

Когда Екатерина Медичи хотела, она умела превращаться из злобного монстра в ласковую кошечку и казаться заботливой, терпеливой матерью. Но Маргарита хорошо знала ту, перед которой стояла, а потому не поверила ни единому слову.