Из-за проблем с кожей Дю Гаст был вынужден ежедневно принимать специальные паровые ванны в своем доме на Сент-Антуан, что совсем рядом с Лувром. Маргарите стало известно, что этот дом примыкал стеной к соседнему, в котором жила любовница миньона. Это было вполне обычным делом для Парижа, в общей стене проделывали дверь и общались, не выходя на улицу.

Через несколько дней после беседы двух дам, поздно ночью они оказались в монастырской часовне. Третьим был тот самый барон Витто, что имел зуб на королевского миньона.

Маски на лицах дам не обманули Витто, он узнал нежный голос сестры короля. Этот голосок сообщил нужные сведения, а изящная ручка протянула большой кошель с деньгами.

— Если вы покажете в Анжере вот это, — Маргарита протянула еще и брошь, — то вас примут, как брата.

Барон усмехнулся, королева Наварры права, оставаться в Париже, если убийство удастся, для него смерти подобно, даже монастырь не спасет, за любимого миньона король из-под земли вытащит. Но он так устал прятаться и так ненавидел миньонов, что был даже рад поручению.

В канун праздника Всех Святых за окно дома, соседнего с домом королевского миньона, зацепился крюк с веревочной лестницей. Один за другим пятеро дюжих мужчин проникли внутрь, но задерживаться в этом доме не стали. Через потайную дверь они прошли в соседний прямо в спальню к Дю Гасту. Сам королевский миньон лежал в постели, расслабившись после только что принятой ванны в предвкушении прихода своей пассии.

Именно потому легкий скрип потайной двери его не насторожил, но вместо любовницы Дю Гаст увидел перед собой вооруженных мужчин. Собственную шпагу схватить он не успел, потому что был заколот несколькими ударами кинжалов. Били наверняка, такого опасного врага раненым оставлять нельзя.

Убедившись, что миньон мертв, Витто спокойно вытер свое оружие о его одежду и отправился обратно. Больше их в Париже не видели, убийцы действительно удрали в Анжер к герцогу Алансонскому.

Маргарита лежала в постели с сильной простудой, не стоило гулять по ночам даже в монастырскую часовню…

— Мадам, убит Дю Гаст!

— О, какое счастье! Как жаль, что я нездорова, я бы с удовольствием отпраздновала это событие!

— Мадам, хорошо, что вас не слышит король.

— Какой из двух?

— Оба.

Оба короля догадались, чьих это рук дело, но доказать никто ничего не смог, так и осталось убийство Дю Гаста на совести Маргариты, хотя вздохнули с облегчением многие.

Мучила ли Маргариту совесть? Ничуть! Это были времена, когда человеческая жизнь не стоила и экю, а убийцами оценивалась только по степени сложности самого убийства, вернее, преодоления охраны. А уж убить того, кого давно и стойко ненавидишь, при этом отомстив за что-то или кого-то, вообще считалось едва ли не почетным.

Генрих Наваррский поразился скрытности и ловкости супруги. Найти способ уничтожить такого осторожного хитреца, которого несколько лет не могли подловить, чтобы убить, могла только женщина, причем умная женщина.

Беда была в том, что они больше не доверяли друг другу.

Король бушевал; если побег его брата Франсуа и взволновал, то не настолько, с глупым и трусливым Алансонским справилась мать, а кто мог справиться с Генрихом Наваррским? Но больше всего Генриха бесило понимание, что сестрица снова помогла бежать тому, кто по его воле сидел под стражей. Генрих ни на минуту не поверил, что Маргарита и сама не знала о предстоящем побеге.

— На сей раз ваши слезы нас не обманут! Вы столь грешны, что вам нет веры!

Королева-мать смотрела на беснующегося сына и с ужасом думала не о том, что он прав, а о том, насколько Генрих в гневе похож на Карла. Неужели и этот сын подвержен недугу, как предыдущий? Нет, только не это, Генрих не может стать столь же безумен, как был Карл!

Королева-мать неожиданно заступилась за дочь, но вовсе не потому, что жалела Маргариту или считала ее невиновной, Екатерина Медичи и сама с удовольствием потаскала бы хитрую бестию за волосы и надавала ей пощечин, а еще посадила на хлеб и воду в одной рубашке в холодный подвал. Но королеву-мать испугал вид короля, глаза которого стали просто страшными, а лицо постарело сразу на десяток лет. Генриху нельзя позволять злиться, иначе он не просто потеряет свою красоту, о которой так печется, но и впрямь станет безумен.

Екатерина Медичи успокаивала сына, а тот все выговаривал сестре:

— И не пытайтесь сказать, что вы ничего не знали! Вы также причастны к убийству Беранже Дю Гаста, уже за одно это вас стоило бросить в тюрьму!

Изо рта короля вместе с гневными словами летела слюна, голос хрипел, глаза стали совсем злыми…

А через несколько месяцев бежал Генрих. Он сумел-таки усыпить бдительность своих охранников, выехать на охоту, хотя ему запрещалось уезжать без разрешения, и сумел попросту исчезнуть.