Не исключаю, что при изложении истории от третьего лица эффект отождествления не столь силен, зато автор может комментировать события и говорить о вещах, герою неизвестных. Допустимы такие конструкции: «Он решил, что отправится к Веронике и откровенно поговорит с ней. Он еще не знал, что Вероника вчера улетела в Париж» (варианты: «лежит в своей квартире с перерезанным горлом», «что Веронику забрала полиция», «что в ее доме он встретит Сергея, ее нового бойфренда»). Вторая фраза во всех вариантах принадлежит автору, и в ней прямо говорится о событии, еще неведомом герою.

Если строить такую конструкцию от первого лица, она будет выглядеть так: «Я решил, что отправлюсь к Веронике и откровенно поговорю с ней. Я еще не знал, что она вчера улетела в Париж». На мой взгляд, это весьма неуклюжее построение, оправданное лишь в случае важного события – например, такого: «Я решил, что отправлюсь к Веронике и откровенно поговорю с ней. Я и представить не мог, что Вероника лежит в своей квартире с перерезанным горлом». Однако герой-«я» не может слишком часто «не знать», «не представлять», «не иметь понятия» и т. д., тогда как за героя-«он» все подобные манипуляции с легкостью совершает автор. В этом случае больше возможностей и для описания дум, намерений, действий других персонажей.

Стилистических сложностей тоже не возникает, фразы главного героя в диалогах звучат вполне естественно: «– Я собираюсь отправиться на вечеринку, – сказал он» – или: «– Я готов встретиться с вами завтра в полдень, – произнес Николай». К тому же вместо единственного наименования героя – «я» – мы получаем сразу пару – «он» и его имя. На самом деле таких наименований больше, так как иногда уместно назвать героя по фамилии, по принадлежности к профессии или по возрасту – «врач», «токарь», «бизнесмен», «юноша», «старик», «молодой врач» и т. д. В случае повествования от первого лица такой возможности для героя-рассказчика нет.

Все так, однако многие авторы великолепно ведут историю от первого лица, пользуясь простейшей однолинейной схемой.

Разум и инстинкт подсказывают писателям, что отождествление читателя с героем – можно сказать, влюбленность в героя – важнее всех прочих резонов.

Разумеется, герой – яркая личность, часто он присутствует не в одной истории, а в большом цикле, а сочинитель – автор такого класса, что может справиться с любыми стилистическими сложностями.

В качестве примера сошлюсь на цикл Рекса Стаута о Ниро Вульфе и Арчи Гудвине. Напомню, что Вульф – гениальный детектив, а Гудвин – его помощник; они живут в старом особняке в Нью-Йорке, где также обитает Фриц, повар и дворецкий. У Вульфа масса причуд: он разводит орхидеи, обожает хорошую кухню, любит читать книги и никогда не выходит из дома по делам; он интеллектуал, логик и занят размышлениями. Арчи Гудвин носится по городу, занимается слежкой, ищет факты и улики и снабжает шефа информацией. Арчи – молодой симпатичный мужчина, очень энергичный и физически развитый, большой острослов и прекрасный танцор; к тому же он пользуется изрядным успехом у слабого пола. Словом, с ним любой читатель-мужчина себя охотно отождествит.

Стаут это понимал, и потому более семидесяти историй о великом Ниро Вульфе поведаны нам именно устами Гудвина. Все романы и повести цикла соответствуют однолинейной схеме, и всюду рассказ ведется от первого лица.

Арчи Гудвин настолько яркий персонаж, что его сюжетную линию я бы назвал не просто главной, а генеральной. Что же с остальными планами? Как они передаются в таких индивидуализированных, заостренных на главном герое романах? Давайте посмотрим, как это делает Стаут. Для примера я выбрал криминальную историю «Сочиняйте сами», поскольку в ней речь идет о литературе, книгах, стилистике и плагиате. Перевод этого романа не очень хорош, но я цитирую текст так, как он был опубликован издательством «Интерграф сервис» в 1991 году. Начинается эта история следующим образом:

«Книги, которые читает Вульф, я делю на четыре категории – А, Б, В и Г. Если, спустившись в шесть часов вечера из оранжереи, он, прежде чем попросить Фрица принести пива, раскрывает книгу, заложенную тонкой золотой пластинкой длиной в пять дюймов и шириной в один, которую несколько лет назад ему преподнес благодарный клиент, – эта книга относится к категории А. Если он берется за книгу, прежде чем попросит пива, но она заложена простой бумажной полоской – эта книга категории Б. Если он сперва просит у Фрица пива, а уж потом берет книгу с загнутым на нужной странице уголком – эта книга принадлежит к категории В. Последняя категория, это когда он принимается за чтение только после того, как нальет и пригубит принесенного ему Фрицем пива».

В первой строке Арчи Гудвин упомянул себя («я делю…»), но дальше речь идет о Вульфе, в первую очередь о Вульфе и немного о мажордоме Фрице. Книга начинается с сюжетной линии Вульфа, ибо он в повествовании такой же главный персонаж, как и Гудвин, а его план возникает и ведется через восприятие, описания, мнения и комментарии Арчи Гудвина. То же самое относится к другим сюжетным линиям, которых в романе десятка полтора: Фриц, клиенты Вульфа, подозреваемые лица, полицейские. Все наблюдает, слышит и описывает Гудвин-рассказчик, литературная ипостась автора.