Шрифт:
— Кира Викторовна! Тетя Кира! Садитесь, подвезу.
Германа только не хватало. Но поскольку ноги подкашивались, она приняла приглашение. Упав на сиденье, Кира Викторовна прикрыла веки, а виски резало: беременная… не помню пощечин, это опасно… бросит меня… убить гадину…
— Прости, Герман, я не слушала тебя. Тахикардия, мне нехорошо…
— Я говорил, что рад встрече. Прошу вас, передайте Петру Ильичу, что не стоит показывать характер, деловые люди должны договариваться…
— Почему не позвонишь ему?
— У нас размолвка.
— У нас тоже, — невольно вырвалось у нее.
— Знаю, он говорил. Думаю, это несерьезно.
— Петр говорил о наших отношениях тебе?
— Ну да. Забросил дела — непорядок. У него, понимаете ли, выбор…
— Так и сказал: выбор?
— Да, именно так. А у меня дело моего отца, которое я хочу завершить. Кстати, не помните, в каких туфлях Петр Ильич был на свадьбе? У меня есть прикольная фотография, на ней только ноги, но не знаю чьи. Хочу отдать владельцу туфель.
— Не помню, — ответила машинально.
Кира Викторовна была разбита. Петя докатился: Герману говорил. За что он ее так? А Герман в это же время злорадно думал, что тетя Кира попьет кровь у мужа, заодно отвлечет его от завода, который друг семьи пытается заграбастать. Интрига!
Он явился около полуночи, но не в кабинет ворвался, а в гостиную, где Кира делала вид, будто смотрит телевизор. Загородив телом экран, бросил жене:
— Как ты посмела! Это низко!
— Сядь, — сказала она спокойно. — Давно пора поговорить.
— Что ж, в самом деле пора. (И не сел.) Но не разговаривать. Все, Кира. Я жалел тебя, не хотел травмировать…
— Травмировать?! — Она поднялась, чтобы муж не нависал над ней, чтобы смотреть в его бесстыжие глаза. Заговорила медленно, гася ярость: — Значит, ты не травмировал меня, когда спутался с девчонкой и выставил меня и себя на посмешище? Ты не травмировал, когда обрюхатил ее? Купил квартиру и нагло посещаешь любовницу. Ты запачкал грязью нашу жизнь!
— Серьезные обвинения. А ты не задумывалась, почему я это сделал? Причину не искала? А она в тебе, Кира. С тобой безрадостно. Я так больше не могу, не хочу. Да, я изменяю тебе.
— Я это сама видела! — Боль вырвалась наружу криком. — Видела в мае. Ты и Феликс устроили на базе притон!
— Тайком шпионила? И не пыталась даже сказать мне? Ты хуже, чем я думал. А как же твоя принципиальность? Ты же насквозь лживая… Тише, не перебивай, настал мой черед читать мораль. Это ты превратила наш дом в школу, заметь, ненавистную школу. Из меня пыталась слепить старшеклассника, которому кое-что позволено, а детям уготовила роли учеников начальных классов, причем пожизненно. Ты мысли не допускала, что у нас может быть свое мнение, вкусы, пристрастия. Нет, нам было позволено только то, что ты считала правильным и полезным. Мы растеряли друзей. Знаешь, когда приходишь в гости, чертовски хочется расслабиться, а не выслушивать замечания. Ты поставила себя на постамент, на котором высекла: ум, честь и совесть, не имея при этом ни того, ни другого, ни третьего. А знаешь, какая у тебя кличка? Гестаповка. Не фашистка, а гестаповка! Имея ничтожную власть, ты ломаешь судьбы, калечишь людей. Да тебя близко нельзя подпускать к детям, у тебя мания величия. И я не хочу встречать с тобой старость.
Она не сразу поняла, что осталась одна. Вот, значит, как выглядит одиночество: она и телевизор. Еще дом, похожий на музей. А за стенами люди…
Петр Ильич собирал в кабинете вещи. Она сделала невозможное, не роняя при этом достоинства:
— Петя… я прошу тебя… не делай необдуманного шага. Это пройдет. Скоро придет старость, это время близко. Татьяна начнет изменять тебе, и будет больно. Не уходи. Пусть все останется как есть, тебе нужно время. Я согласна, потому что никто из нас не выиграет, никто…
— Это говоришь ты? — поразился он. — И ты готова простить?
— Да. У нас с тобой дети. Что мы им скажем, какой пример подаем?
— Пример… — горько усмехнулся он. — Опять школа.
— Не уходи… (Брызнули слезы.) Пожалуйста, подумай еще немного… уйти всегда успеешь. Просто подумай, что тебя ждет…
Выбежав во двор, она спряталась за глухой стеной дома и захлебывалась рыданиями:
— Нет, Петя, такое не прощается. Не простила… не прощу… никогда…
Он же дрогнул и остался. Снова остался. Смалодушничал, корил себя, потому что все равно уйдет. «Ничего, Кира свыкнется, — обманывался он, — ей будет легче пережить разрыв. Это лишь вопрос времени».
19
— Не уезжай, — канючила Света, сидя на коленях Марата.
— Я должен работать, зарабатывать.
— Но мне же папа оставил чего-то там…
— Светильда, это глупо. Деньги имеют свойство быстро кончаться, если их не пополнять. Я обещал Герману еще вчера вернуться, а торчу у тебя. Пора мне.
— Ты уедешь, а он опять будет за мной ходить, — капризно выпятила нижнюю губу Света. Папа всегда пасовал в таких случаях и шел на уступки.
— Кто это за тобой ходит? — заглянул ей в лицо Марат.