Он явно заинтригован, но я притворяюсь, что не замечаю любопытства, и делаю несколько глотков теплого орехового кофе.

— Ммм… вкусно. Очень вкусно.

Крис одобрительно кивает и произносит многозначительно, с явным подтекстом:

— Обещаю, что в будущем тебя ждет не одна лишь ваниль.

Щеки вспыхивают горячим румянцем.

— А краснеешь, как самая настоящая скромная маленькая учительница, — комментирует Крис. — Полна противоречий, не так ли, Сара?

Он, разумеется, прав. Чувствую себя странно: кажется, что плыву между двух берегов — на одном продолжается привычная, простая, скучная жизнь, а другой наполнен темной эротикой — и не могу пристать ни к одному из них. Пожимаю плечами:

— Возможно.

— Полагаю, так и есть.

Прожигаем друг друга огненными взглядами и, чтобы как-то разрядить накаленную атмосферу, принимаемся за еду. Первый же кусочек будит зверский аппетит. Знала, что голодна, но не представляла, что настолько.

— Тебе смело можно присуждать звезду Мишлена: омлет просто потрясающий.

— Замечательное блюдо: готовить просто, а испортить трудно.

— Ты не пробовал мой омлет.

Крис смеется, а я вздыхаю и смотрю в окно. Утренний город выглядит яркой картиной в раме: сияющее голубое небо, бесконечный синий океан, а по краям зеленые холмы с разбросанными кое-где разноцветными зданиями.

— У тебя здесь настоящий Олимп, недостижимая вершина мира. — Ставлю на стол локоть, подпираю рукой подбородок и печально добавляю: — Особенно если сравнить с моей квартирой и парковкой под окнами. — Смотрю на Криса. — А из студии открывается такой же божественный пейзаж?

— Да. Если хочешь, покажу.

Не просто хочу, а мечтаю увидеть, где он работает!

— Буду очень рада.

— Собственно, я и купил эту квартиру ради вида из студии. Люблю Сан-Франциско, этот город вдохновляет. Здесь мой дом — навсегда.

— А когда ты переехал в Париж?

— Давно, еще в детстве. Нас перевез отец; мне тогда исполнилось тринадцать.

Безуспешно пытаюсь вспомнить, что мне известно о его семье, помимо блестящей музыкальной карьеры Мерита-старшего.

— А твоя мама…

— Умерла.

— О! — Опускаю локоть и выпрямляюсь. Одно-единственное слово выражает больше, чем долгий подробный рассказ. — Сочувствую.

— А я тебе. — Голос звучит мягко, серьезно.

Пытаюсь разгадать бесстрастное выражение лица, стремлюсь понять, что кроется за внешним спокойствием, и задаю опасный вопрос:

— А сколько тебе было лет, когда она умерла?

Затаив дыхание, жду ответа, которого, возможно, и не будет. В конце концов, Крис прямо сказал, что не рассказывает о себе женщинам, с которыми… что? Встречается? Спит? Не знаю. Ничего не знаю и вообще не понимаю, что происходит со мной и с моей жизнью.

— Мама погибла в автомобильной аварии. Мне тогда было пять лет.

Он выдает информацию без малейшего колебания, как будто рассказывает чужую историю, однако я отлично понимаю и эту манеру, и сам способ справляться с личным горем. Приходится найти в душе подходящий укромный уголок и аккуратно складывать туда беды, а иначе недолго взорваться и сгореть.

— А я потеряла маму в двадцать два, — сообщаю я, даже не пытаясь искать слова утешения. Сама выслушала множество разного рода соболезнований и твердо знаю, что ничего не помогает. — В тот день, когда я должна была получить диплом колледжа, у нее случился инфаркт.

Крис молча на меня смотрит: так, без слов, мы оба вновь переживаем каждый свою потерю. Слова не нужны. Мы оба уже смирились со своей трагедией. Мы оба устали от бесконечного сочувственного бормотания. Мы оба научились как-то со всем этим жить. И теперь мы просто… понимаем.

Так проходит несколько минут, и постепенно возникает чувство, что ближе этого малознакомого человека мне была только мама. Мы с ним понимаем друг друга, как редко кому удается.

Молчание нарушает Крис. Берет вилку и показывает на мой омлет:

— Ешь, а то шедевр остынет.

Киваю, и мы принимаемся за еду. В голове толпится сотня вопросов, но не задаю ни одного. Все, что касается семьи, закрыто раз и навсегда. Он и так рассказал намного больше, чем я ожидала, чем надеялась. И в то же время откровение дало толчок новому, более глубокому и осознанному интересу.

— А почему ты занялся именно живописью? Почему не спортом или музыкой, как отец?

Крис напрягается — едва ощутимо, но я все равно замечаю. Какую струну я задела?

— Отец встречался с довольно известной художницей, и она решила, что мне необходима отдушина помимо школьных драк, в которые я постоянно впутывался.

— Неужели ты дрался? Совсем на тебя не похоже. — Но с другой стороны, Крис жестко расплющил непобедимого Марка и при этом обошелся всего лишь несколькими словами.