— Так, мне пора отсюда сматываться, — совсем по-мальчишечьи пробормотал Денвер и сделал несколько шагов назад. — В противном случае супружеский долг мы впервые исполним не на кровати, а в душевой.

Как только за ним закрылась дверь, Люси прижала ладони к щекам. Нет, она не испытывала стыда, в конце концов, ей нравилось бывать на пляже, где она позволяла себе открытые купальники. Но взгляд Денвера!.. Он сводил ее с ума, лишал возможности здраво рассуждать.

Поэтому Люси поспешила под душ. Ей хотелось поскорее покончить с затянувшейся прелюдией. Чем больше проходило времени, тем сильнее становилась непонятная истома, зарождавшаяся в ее теле.

Желание.

Она желала своего мужа и страстно хотела принадлежать ему.

У Люси дрожали руки, когда она облачалась в прозрачный пеньюар и накидывала поверх халат. Сегодня ночью одежда объявила ей забастовку и напрочь отказывалась слушаться. Вот и сейчас пояс халата никак не хотел завязываться.

Денвер ждал ее.

Эта мысль непрестанно пульсировала в голове. Люси не знала, предпочел ли он принять душ в другой спальне, или последует за ней.

Но зато она знала другое: она хотела принадлежать этому мужчине.

Все ее женское существо тянулось к нему.

Люси больше не могла находиться в ванной комнате, она набрала побольше воздуха, смело открыла дверь и тихо ахнула.

Пока она нервно стояла под струями душа, тщетно пытаясь восстановить душевное равновесие и подготовить себя к ночи, Денвер тоже успел принять душ и теперь стоял около окна в белом махровом халате.

Люси в первое мгновение поразило ощущение умиротворения, Денвер выглядел так по-домашнему…

Муж.

Отныне и во веки веков.

— Иди сюда, — не поворачивая головы в ее сторону, тихо позвал он.

Она подошла и встала рядом.

— Люси… Ты смущена?

— Немного, — честно призналась она.

Денвер повернулся и теперь находился к ней так близко, как только возможно. Он к ней не прикасался. Но дыхание… желание… жажда страсти смешались…

Люси не знала, сколько времени они вот так простояли — вечность или пару секунд. Но когда Денвер протянул ей руку, она с замирающим сердцем вложила свою и сразу почувствовала тепло.

Тепло мужчины.

Он не спешил. Подвел ее к огромной кровати, устланной черным шелком, остановился, повернул ее к себе лицом и на мгновение замер. Их глаза встретились, в спальне был полумрак, Денвер приглушил свет, щадя ее чувства, но Люси показалось, что его глаза излучают доселе невиданный свет.

Она в них тонула. И не было спасения.

Он взялся за пояс ее халата, потянул, и полы распахнулись. По телу Люси пробежали мурашки, она сглотнула подступивший к горлу ком, но не шелохнулась. Она вверила себя мужу, и он это понимал.

Медленно — у них впереди была вся ночь — Денвер снял с нее халат, любовно освобождая каждый участок ее белоснежной кожи. Она дрожала.

А потом Денвер поднял ее на руки и точно драгоценный хрустальный сосуд осторожно положил на кровать, любуясь открывшейся обнаженной красотой.

Люси жалобно пискнула. С каждой прошедшей минутой ей становилось все труднее дышать. Она хотела… хотела чувствовать мужа… хотела прикасаться к нему… И одновременно ее радовало, что он не спешит, что позволяет ей прочувствовать каждый момент их первой ночи.

Со своим халатом он церемонился меньше, скинул его одним резким движением, точно освобождаясь от ненужных пут. У Люси перехватило дыхание, когда она увидела Денвера во всей его мужской красоте. Он был великолепен! Большие плечи с крупными руками, широкая грудь, поросшая темными волосами, мощный торс борца, стройные сильные бедра, крепкие ноги…

У нее слегка закружилась голова, и она протянула руки, желая дотронуться до его обнаженного тела, желая удостовериться, так ли горяча его кожа, как кажется.

И он позволил. Склонился над ней, заполнил все пространство вокруг, стал центром вселенной…

Люси, изнемогая, подчиняясь своему желанию, дарила ласки и поцелуи, приподнимала бедра в жажде новых ощущений, вскидывала руки, не находя сил… И получала в стократ больше… Губы и руки Денвера не знали усталости, он обласкал каждый кусочек ее тела…

И когда они соединились, сплели тела, то мир закружился в неизвестной доселе радуге, блаженство уносило их в незримые дали, и казалось, так будет всегда.