— Как вам не стыдно, — начал сердиться Давин, — ведь всех предупреждали — у местных жителей ничего не брать.

— А я ничего и не брал, только яблоки. Чего им будет… — кивнул Недилько головой в сторону сада.

— Да еще через забор, — перебил его Семен.

— Так через забор ближе… Да вы не думайте, товарищ старший лейтенант, что я много сорвал, это же не только себе, я и пластунам прихватил… Вот и вас могу угостить, — с невинной улыбкой Недилько достал из-за пазухи, большое яблоко и протянул его Давину. Семен вспыхнул, кобура с пистолетом переехала ему на живот,, он схватил ее и закинул на поясницу, потом, сжав кулаки, опустил руки по швам и гневно крикнул:

— Ах вы… стать смирно!

Недилько опустил руки, в левой он по-прежнему держал яблоко. Улыбка медленно сходила с его лица. От вежливого маленького комсорга, который никогда никому не приказывал, ни на кого не повышал голоса, он не ожидал такой строгости.

Семен Давин шагнул вперед, протянул руку к ремню пластуна и резким движением расстегнул его. Яблоки с частым стуком попадали на панель и раскатились в стороны.

— Приведите себя в порядок, — приказал Давин, отступив на шаг назад.

Недилько разжал левую руку, и еще одно яблоко со стуком упало ему под ноги. Застегнув бешмет и затянув, ремень, он снова застыл в положении «смирно».

— Можете идти, — козырнул ему комсорг.

Пластун с сожалением оглядел лежавшие в пыли яблоки, вздохнул, круто повернулся и зашагал вдоль улицы.

Семен Давин стоял, глядя ему вслед, и с трудом водворял кобуру на место.

Заместитель командира полка по политчасти майор Алемасов, узнав об этой истории с яблоками, сказал Давину:

— Правильно сделал. Только чего же сразу мне не доложил — наказать надо Недильку.

— Не надо его наказывать, — ответил Семен.

— Как это — не надо? Он завтра опять в чей-нибудь сад заберется.

— Не заберется.

— Почему это ты уверен?

— Уверен, — твердо сказал Давин.

— Ладно, проверю, — Алемасов строго посмотрел на комсорга, — если он чего нашкодит, с тебя спрошу.

Но проверять не пришлось: на другой день с ходу пластунский полк вступил в бой.

Давин за день успел побывать в двух батальонах. В конце дня он вместе с четвертой сотней ходил в атаку на гитлеровцев, державших окраину длинного мрачного села. Вместе со всеми он бежал на крутой бугор, размахивая пистолетом и что-то крича. Пустая кобура хлопала его по коленям, кубанка чудом держалась на затылке, открыв белый лоб с прилипшими к нему тонкими прядками каштановых волос.

Окраину села взяли, но мельница на бугре за селом, серая, линялая, с перебитым крылом, осталась у противника. Оттуда всю ночь били из пулемета и автоматов.

Семен немного вздремнул в мелком подвале с цементным перекрытием — такие тут стояли почти возле каждого дома — и ночью пошел дальше вместе с сотней. Мельницу брать не стали, обошли ее и к утру врезались в оборону гитлеровцев километра на полтора. Соседи поотстали, и сотня закрепилась на фольварке, заняв круговую оборону. В стенах сараев, обращенных на запад, пробили дыры, в доме с метровыми кирпичными стенами оборудовали под бойницы узкие, со стрельчатой вершиной окна.

— Вы тут неплохо устроились, — сказал Давин командиру сотни, худому нервному капитану со злыми прищуренными глазами.

— Куда уж лучше, — ответил капитан, — как в мышеловке.

Комсорг пропустил его слова мимо ушей.

— Я, пожалуй, пойду, — Давин потер ладонями помятое, заросшее щетиной лицо. — Надо бланки листовок-«молний» взять — у вас тут ни одного нет… Обстановку узнать.

— И куда же это вы пойдете?

— Сначала в штаб полка.

Капитан свистнул. Они стояли у дверей дома. Отсюда была видна крыша той самой мельницы, которую сотня обошла ночью.

— Там еще противник, — капитан рубанул ладонью в сторону мельницы. — Там — тоже, — и он показал правее, на холмы, поросшие редким желто-зеленым кустарником. — Проводной связи у меня ни с кем нет, так что посидите лучше тут, пока соседи не подравняются. Тут безопасней.

— Возможно, — согласился Давин, — только мне все-таки надо в штаб полка. Если что нужно передать…

— Передайте привет моей бабушке, — разозлился капитан, — старушка, наверное, в раю прохлаждается. В те края вы скорей попадете, чем в штаб, только в рай вас не пустят за упрямство…