– Сколько лет исполнилось Евгении на момент удочерения? – звенящим голосом спросила Нина.

– Пять, – коротко обронил Володя.

– Вот оно что… – Нина расхохоталась. – Ну, наконец-то все выяснилось. Я-то переживала, не могла ничего понять, себя винила! Похоже, папочка, вазу ты сам кокнул?

– О чем речь? – не понял Костин.

Его жена закинула ногу на ногу.

– Отец был помешан на Японии. Он собирал фарфор Страны восходящего солнца. Вот в этой комнате, где мы с вами сейчас сидим, раньше находился музей. Здесь стояли специальные витрины, поддерживался особый температурный режим. Коллекция была обширной и очень дорогой.

– Куда же она подевалась? – удивилась я.

– Отец внезапно охладел к японской посуде, – пожала плечами Нина. – Когда это произошло и куда он дел экспонаты, я понятия не имею, потому что не жила тогда с родителями. А вновь очутившись в отчем доме, увидела вместо музея гостиную и очень удивилась. Мама объяснила: «Папа устал от погони за раритетами, продал коллекцию».

– Мои привычки и хобби никому не интересны, – резко заявил олигарх. – Замолчи.

– Ну уж нет, – ухмыльнулась Нина, – меня тебе не заткнуть. С чего у папеньки началась япономания, я понятия не имею, но справедливости ради отмечу: на семью его шиза не распространялась, ни от жены, ни от детей он не требовал поклонения Японии, весь Токио существовал только на его личной половине. Мне с пеленок внушали: не ходи к папе в кабинет, там коллекция древнего фарфора. Я туда и не совалась. Зачем? Отношений у нас никаких, мной отец не занимался, сказок на ночь не читал, лошадку не изображал. По пальцам можно пересчитать случаи, когда он обо мне вспоминал: день рождения, Новый год, Восьмое марта. Вот тогда он дарил мне букет и коробочку с серьгами или кольцом. В остальное время гуляй, Нина, лесом.

– Не говори так, – слабым голосом попросила Вера Петровна.

– Разве это не правда? – прищурилась дочь.

– Отец зарабатывал деньги, поэтому не мог качать твою коляску или посещать утренники в детском саду, родительские собрания в школе, – бросилась на защиту мужа Вера. – Сиди он дома, не видать бы тебе ни собственной громадной детской, забитой игрушками, ни красивой одежды. И хорошего образования тебе бы никогда не получить. О колледже Аккермана даже мечтать бы не пришлось.

– Вот! – обрадовалась дочь. – Речь как раз идет об английской школе. Да, я плохо успевала в младших классах. Меня по неизвестной причине возненавидела училка. Как же она меня изводила… Вызовет к доске и начнет: «Буданова, читай стих. Хотя ты его, конечно, не выучила. Думаешь, богатый папочка пристроит глупую доченьку в университет? Или мужа ей купит? Давай, декламируй! Сейчас послушаем твои «э… э…» да «ме… ме…» Не молчи, промычи хоть слово. Дети, поможем двоечнице, хором проскандируем: «Нина-Нина – мычи стишок!»

Жена Костина повернулась ко мне:

– Я пыталась рассказать о поведении Раисы Ивановны, но мама мне не верила, отчитывала: «Педагог работает в школе всю жизнь, никто о ней, кроме тебя, плохого слова не сказал. Не смей врать, учи уроки!» Первый, второй, третий классы я едва закончила. Мама страшно злилась. И в конце концов решила наказать ленивую дочь. В июле она с пятилетней Женей уехала отдыхать на море, меня оставили с няней в Москве. Через две недели папа вернулся домой неожиданно рано. Помню тот день так, словно все было вчера. Сейчас расскажу, что случилось, слушайте…

Иван Сергеевич молча снял ботинки, сделав вид, что не заметил Ниночку, притаившуюся у вешалки, пошел в свой кабинет. Минут через десять оттуда раздался вопль:

– Нина! Сюда!

Перепуганная насмерть, на дрожащих ногах девочка вошла в комнату. Отец стоял посередине, указывая пальцем в угол:

– Кто это сделал?

Проследив за его рукой, Нина чуть не умерла, увидев осколки вазы.

Незадолго до отбытия матери с сестрой на море, папенька раздобыл на аукционе напольную вазу, принадлежавшую ранее кому-то из японских императоров. Иван Сергеевич так радовался своему приобретению, что даже снизошел до беседы со старшей дочерью, рассказал ей историю вазы, похвастался ее уникальностью:

– Лучшие музеи мира охотились за этим шедевром, но он достался мне! – радостно объявил он.

И вот та самая ваза оказалась разбитой.

Нет смысла в деталях живописать разыгравшийся скандал. Коллекционер обвинил дочь в гибели жемчужины своего собрания. Ниночка плакала, отрицала вину, клялась-божилась, что не приближалась даже к дверям кабинета. Девочка рыдала так громко, что прибежала няня и осмелилась защитить ее:

– Иван Сергеевич, я заперла вашу половину, а ключ убрала, Нинуша не могла проникнуть внутрь.

Тщетно! Разъяренный Буданов уволил няню, а дочь буквально на следующий день отправил в Англию, в закрытый колледж с очень строгими правилами – воспитанников не отпускали домой даже на Рождество. Но педагоги в учебном заведении оказались прекрасными, умными людьми, и Нина до сих пор не жалеет, что прошла эту школу. Потому что именно там она стала другим человеком. За три года учителя внушили девочке правила, которые потом помогли ей добиться успеха во взрослой жизни: никто не виноват в твоих неудачах, кроме тебя самой, иди прямо к цели, невзирая на препятствия, бытовые неудобства ерунда, демонстрировать богатство стыдно, ни на кого не надейся, сама строй свою судьбу…

На секунду замолчав, Нина встала и подошла к отцу.

– Я вернулась в Москву в тринадцать лет. Вы с мамой успели построить другой дом и переехать туда. Вся прислуга оказалась новой, ты уволил даже шофера Виктора, который ради тебя мог в огонь прыгнуть. Не узнать было и Евгению – она выросла, сильно изменилась. Но я не заподозрила ничего дурного. Когда уезжала в колледж, Женечке едва исполнилось пять лет, а теперь ей было восемь. И в общем-то, сестренка выглядела примерно так же, как раньше – голубые глаза, круглое личико, только волосы чуть потемнели, из совсем светлых, почти белых, превратились в русые. До моего отбытия в Англию мы с ней не дружили. Евгения всегда капризничала, хныкала, постоянно болела, ее часто укладывали в кровать, приезжал врач. Я считала сестру симулянткой, думала, что она прикидывается из желания привлечь к себе внимание. А когда я вернулась, Женя более не хворала. И она так обрадовалась мне! Старалась во всем угодить, даже на своем дне рождения закричала: «Не кладите мне серединку торта, отдайте ее Нинуше!» За последующие годы мы сблизились, а когда отец выпер меня из дома, я сильно тосковала по Женечке. Но я не это хотела сказать. Только теперь мне стало все понятно. Отец, а ведь ты сам разбил вазу. Тебе нужен был повод, чтобы надолго удалить меня из дома, все документы для колледжа ты заранее подготовил. Таким образом ты получил возможность подменить Женю другим ребенком. У Володи есть анализ ДНК Жени, он стопроцентно совпадает с показателями Мариэтты, пропавшей двадцать лет назад. Не нужно врать, что Эжи моя родная сестра!