Шрифт:
Дома Лиза отдохнула по полной программе: сразу же прилипла на восемь часов к компьютеру и закончила перевод, присланный заказчиком аж из Красноярска. Но прежде всего она, конечно, избавилась от маскировки – сняла чёрный парик, прямоугольные очки, смыла щедрый макияж.
– Думаю, господин министр меня не узнал. Он даже и не смотрел в мою сторону. Кто я? Ничтожный толмач-бормотун, одушевлённый гаджет, трансформирующий одни звуки в другие…
Блестящий лимузин, как чёрный стриж, скользил по шоссе сквозь заснеженный лес. Всё за окном автомобиля было белым, кроме серой дороги и её обочин. Укутаны белой периной стволы деревьев, ветви – в пушистых белых рукавах. Снег искрился, а вверху над соснами сияло розовым светом холодное небо.
– Красота-то какая! – поделился с водителем Карчевский. Они ехали в загородный дом министра, расположенный в семидесяти километрах от задымлённого мегаполиса, покрытого чадом и копотью.
– Да, Вацлав Александрович, красотища, – подтвердил водитель.
Министр не сводил глаз с дороги. Его тренированные правительственные мозги обрабатывали сразу несколько вопросов, сортировали информацию, полученную за день. Но о чём бы сейчас ни размышлял министр, постоянным фоном его мыслей являлась одно-единственное переживание, мрачная дума, стоившая ему миллиона нервных клеток.
Поезд.
Каким образом пронырливый мент докопался до этого? Как ему удалось? Пролетело столько времени – никто и словом не обмолвился о поезде. История ушла в небытие, канула в бездну забвения. Ключевые фигуры этой блистательной авантюры – Игорь Померанцев, Захар Сигайлов и, безусловно, сам министр Карчевский. Только они владели информацией, но ни один из них никогда не произнёс бы ни слова – в целях собственной безопасности…
Как же оперативник обо всём узнал?
Значит, у Померанцева где-то хранились копии документов, – понял министр. Его помощник – этот юркий, как угорь, Кулемза – утверждает, что после смерти шефа уничтожил все бумаги и файлы. Значит – ошибается. Значит – не все концы подчистил!
Красный, заросший оранжевыми волосками кулак министра непроизвольно сжался. Карчевскому никогда не нравился адъютант Померанцева – беспокойный и ненадёжный типчик. И правильно, что не нравился! Как сейчас выяснилось, на него абсолютно нельзя положиться…
С другой стороны – попробуй-ка уничтожь всю информацию в век Интернета и компьютерных технологий. Это сто лет назад было просто – выкрал документ, сжёг, развеял пепел – и вуаля! Никто ничего не найдёт и не докажет. А сейчас? Всегда всплывёт какая-нибудь резервная копия, файл, видео, флешка… И всё – карьера разрушена окончательно и бесповоротно. Да что там – карьера! Добро пожаловать в изолятор временного содержания.
– А тут ещё больше снега! – вторгся в невесёлые размышления босса водитель. Они подъезжали к посёлку. – Смотрите, Вацлав Александрович!
– Да, – мрачно согласился министр. – Совсем, что ли, дорогу не чистят? Сейчас я им устрою…
Андрей заехал в следственный комитет. Следователь Костин – пятидесятилетний мужчина с седыми висками и грубыми чертами лица, бесхитростно вырубленными природой, – с готовностью уделил майору полчаса рабочего времени. Они давно знали друг друга, часто взаимодействовали.
Следователь закурил сигарету и рассказал оперативнику о Яне Петерс. Четырнадцатилетняя школьница покончила с собой, спрыгнув с крыши десятиэтажного жилого дома.
– А как она туда проникла? На крышу? – сразу же уточнил майор.
– Я разговаривал с друзьями Яны. Их компания постоянно лазила на ту крышу, сидели там, болтали. Наверняка ещё и курили. Тогда там всё было нараспашку, железная решётка на чердак погнута, замка нет. После того жуткого случая, конечно, быстро и решётку поправили, и замок повесили… Поздно! Ребёнка не вернёшь, ничего не исправишь…
– Не исправишь… – эхом отозвался майор.
– А девочка была чудесная! Солнечный лучик, отличница, да ещё и художница. Рисовала акварели. Я, конечно, не разбираюсь, но учительница рисования мне сказала: «Несомненный талант!» И что от всего этого осталось? От таланта, способностей, от красоты, от белокурых волос и голубых глаз? – Костин в сердцах махнул рукой и потянулся за новой сигаретой. – Кровавое месиво на асфальте… Ты представь, десятый этаж! А она вниз сиганула.
– Да, я представляю, – мрачно буркнул майор. – Видел пару раз, что остаётся от человека, упавшего с такой высоты.
«Значит, и Виктория это видела», – подумал он, и мороз пробежал у него по коже.
– Вся школа, конечно, в трансе. Дети и учителя в шоке.
– Неужели Яна решилась на такой шаг из-за несчастной любви?
– Её подружки о том и говорили. Яна дружила с мальчиком, одноклассником – Глебом. Они поссорились, на лето разъехались. Глеб отправился с родителями в Америку. С Яной они так и не помирились.
– А что считает мать?
– Мать Яны – Виктория Петерс – была в таком состоянии, что вообще ничего не могла говорить. Несчастной женщине предъявили ребёнка в виде фарша с перемолотыми костями! Я удивляюсь, как она вообще не умерла на месте, увидев такое. Хотя вид у Виктории такой и был – как будто она умерла. Словно у неё вынули сердце и положили в мясорубку. Живой труп. А на следующий день ещё и бабушка – то есть мать Виктории – скончалась от сердечного приступа. Когда узнала о трагедии с внучкой.