— Ты какая-то встревоженная, — говорю я.

— Так и есть, — отвечает она. — Пойдем.

Она ведет меня полутемными коридорами, почти пустыми, если не считать редких уборщиков. Похоже, они знают Ниту: каждый приветственно ей машет. Она зябко засовывает руки в карманы. Когда мы случайно встречаемся взглядами, она быстро отводит глаза.

На двери, через которую мы проходим, нет сканера, очевидно, ее не нужно запирать. За ней — круглая комната, с люстрой из стеклянных подвесок на потолке. Полы — из темного полированного дерева, а стены покрыты бронзовыми листами. На них начертаны имена. Их — тысячи, если не больше.

Нита останавливается и широким жестом обводит помещение:

— Здесь — родословные жителей города Чикаго, — говорит она, — ваши генеалогические древа.

Приближаюсь к одной из стен и читаю имена, пытаясь найти знакомые. В конце концов, обнаруживаю: Юрайя Педрад и Иезекииль Педрад. Возле них — буковки «ЛЛ» и точка рядом со словом «Юрайя». Ее вырезали совсем недавно. Думаю, его так пометили потому, что он — дивергент.

— А где здесь мое? — спрашиваю я.

Она пересекает комнату и дотрагивается до одной из панелей.

— Поколения считаются по женской линии. Вот почему в записях Джанин сказано, что Трис — это второе поколение, ведь ее мать родилась за пределами города. Но мы никогда не узнаем, как Джанин это выяснила.

С трепетом приближаюсь к панели, на которой написано мое имя. Вижу вертикальную линию, соединяющую Кристин Джонсон с Эвелин Джонсон, и горизонтальную — от Эвелин Джонсон к Маркусу Итону. А под ними находится и Тобиас Итон. Буквы рядом — «АЛ», и тоже есть точка, хотя на самом деле не дивергент.

— Первая буква — твоя фракция по рождению, — объясняет Нита, — а вторая — фракция, выбранная тобой. Они думали, что так они проследят путь генов.

Буквы, возле имени моей матери: «ЭАБ», где «Б», очевидно — обозначение для бесфракционников. Напротив моего отца: «АА» и — точка.

Я смотрю свое генеалогическое древо. Это некая карта, которая показывает мне то, что я связан с ним. Навсегда.

— Спасибо, — грустно говорю я. — Но не пойму, зачем нужно было делать это посреди ночи?

— Чем раньше, тем лучше. И еще мне нужно поговорить.

— Что-нибудь бодрящее, вроде того, что генетические проблемы далеко не определяют мою личность?

— Нет, о другом, — усмехается она.

Нита прислоняется к бронзовой панели, прикрывая плечами имя Эвелин. Я отступаю назад, не хочу находиться к ней настолько близко. Я даже вижу желтоватое колечко вокруг ее зрачков.

— Наша вчерашняя беседа… короче, я тебя тестировала. Следовало проверить, как ты отреагируешь на новую информацию и можно ли тебе доверять, — признается она. — Если бы ты принял то, что я сказала о твоей ограниченности, ты бы не прошел испытание. — Теперь ее плечо уже закрывает имя Маркуса.

— Никому не нравится носить ярлык «поврежденного», правда? — добавляет она.

Вспоминаю, с какой горечью она говорила мне о своей татуировке, как будто это что-то постыдное. Мое сердце начинает биться сильнее, я чувствую, как пульсирует жилка на шее. Сейчас в ее голосе вновь проявилась та же тоска. Я боюсь того, что она скажет, и одновременно меня охватывает надежда.

— Здесь полно неприятных секретов, — продолжает она. — Например, к «ГП» относятся как к расходному материалу. Но некоторые из нас не собираются просто сидеть и ждать свой участи, сложа руки.

— Что ты имеешь в виду под «расходным материалом»? — уточняю я.

— Преступления, которые были совершены против таких людей, как мы, — ужасны, — поясняет Нита. — И засекречены. Я могу предоставить тебе доказательства, но позже. У нас есть причины действовать против Бюро, и мы хотим, чтобы ты к нам присоединился.

Я прищуриваюсь.

— Что конкретно вам от меня надо?

— Пока что я хочу только дать тебе возможность увидеть реальный мир за пределами Резиденции.

— А что ты хочешь взамен?

— Надежную защиту. Я собираюсь в опасное место, но никому из Бюро не могу об этом сказать. Ты — чужой, к тому же я уверена, что ты сумеешь нас защитить. Если ты пойдешь со мной, ты узнаешь все как есть.

Она кладет ладонь на грудь, будто дает клятву. Я настроен скептически, но любопытство сильнее меня. Совсем не трудно представить, что Бюро занимается гадостями. Каждый руководитель, которого я встречал, творил что-то эдакое. Взять хотя бы моего отца, возглавлявшего альтруистов. Но за рамками всех этих подозрений, обоснованные они или нет, внутри меня зреет надежда, что на самом деле я окажусь неповрежденным, что я — нечто большее, чем исправленные гены, и что именно это я смогу передать своим детям. Поэтому я решаюсь пойти с ней. Никогда не поздно будет передумать.